Может ли общество быть организовано ради процветания каждого, а не удовлетворения алчности, похоти и жажды власти избранных? – Из предисловия Роберта Адамса к третьему изданию “Утопии” Томаса Мора (1973 г.).
По мнению профессора английской филологии Роберта Адамса, преподающего в Университете Калифорнии в Лос-Анджелесе, поставленный выше вопрос является решающим для понимания “Утопии” Томаса Мора, подарившей нам уже привычный термин. Впервые “Утопия” была опубликована в 1516 году, и в ней показано вымышленное общество, призванное высмеять злоупотребления и несправедливости английской и европейской культуры. Утопия одновременно по-средневековому “темная” и прогрессивная, удивительно абсурдистская, и, во времена первых читателей, вполне достижимая. Хотя произведение Мора и было написано до рассвета квакерства и других примеров из статьи, стоит посмотреть на квакерские утопии в его свете. Книга не только представила подходящий термин, но также, как и в поставленном Адамсом вопросе, отразила преимущества и проблемы воображаемого общества Мора, с которыми встречались и будут встречаться квакерские утопические эксперименты.
Иллюстрация в первом издании “Утопии”, 1516 г.
“Утопия” представляет собой беседу между Мором и усталым путешественником по имени Рафаил Гитлодей, который описывает Мору фантастическую страну, где общество настолько превосходит все европейские государства той эпохи, насколько и отличается от них. “Утопия” уникальна не только в широком масштабе, но и в мелких деталях, поэтому так трудно описать её сжато. Отдельные ключевые моменты свидетельствуют о том, насколько странной казалась “Утопия” европейским читателям XVI века. Утопическое общество – общинное, в основе лежит коллективное земледелие, её жителям неизвестны понятия денег, компенсации и оплаты. Всем дают по потребностям, в общих столовых каждому предоставляется еда. В обмен на удовлетворение потребностей от граждан ожидается упорный труд на земле и в других отраслях, в зависимости от навыков конкретного гражданина или общественных нужд. Хотя потребности граждан удовлетворяются, и им позволено иметь время на отдых и саморазвитие, соседи должны приглядывать друг за другом, а любые несогласованные путешествия строго наказываются. “Утопия” знаменита свободой вероисповедания, смертной казнью за адюльтер (если измена повторная), а также практикуемой эвтаназией. Если один или некоторые из перечисленных законов кажутся прогрессивными или вызывающими споры даже сейчас, можете представить реакцию читателя XVI века.
Некоторые сферы утопического общества соотносятся с квакерскими ценностями, особенно с верой и практикой ранних Друзей: утопийцы одеваются просто, предпочитая естественный цвет шерсти; они “сильно гнушаются войною, как деянием поистине зверским”, а их священство открыто для женщин. Их жизнедеятельность предполагает высокий уровень служения, общественного надзора и дисциплины, а также отсутствие мест, поощряющий праздность и порок (например, пивных, борделей, таверн и т.д.). При этом различия перевешивают сходства, и вместо прямого сравнения лучше попытаться понять смысл и предназначение “Утопии”.
За прошедшие века появилось множество способов трактовать книгу, от прото-коммунистического манифеста до легковесной абсурдистской комедии. Я склоняюсь рассматривать ее содержание как сатиру на недуги современных Мору государства и общества. Например, утопийцы никогда не заключают договоры с другими государствами, вместо этого полагаясь на самодостаточность, что сильно отличается от практики европейских стран:
повсюду величие договоров свято и нерушимо. Причиной этого служат, с одной стороны, справедливость и доброта государей, а с другой – уважение и страх перед папами.
Политика Утопии и вышеупомянутое заявление сразу обретут смысл и покажутся язвительными, если признать постоянное нарушение договоров “справедливыми и добрыми” государями, которые часто не сдерживались папами того времени, такими как Александр VI (Папа Борджиа) и Юлий II (Папа-воин). Через призму сатиры можно увидеть критику Мором доминирующей культуры, и именно в этой критике пересекаются утопическая республика Мора и утопические общины квакеров.
Термин, который я буду использовать для описания квакерской утопии – “пророческий”, что значит существование, отмеченное выступлением против того, что есть, и указанием людям на то, что должно быть. В книге “Пророческое воображение” Уолтер Брюггеманн утверждает, что субгруппа может стать пророческой по отношению к доминирующему обществу, включающему его в себя, если оно обладает следующими характеристиками:
- Продолжительная и доступная память об опознаваемом прошлом (переданная в песне или истории)
- Ощущение боли, которая осознается и декларируется как подлинный общественный факт, открыто признаваемая и невыносимая в долгосрочной перспективе
- Активная практика надежды
- Эффективный способ дискурса, передаваемый через поколения, самобытный и значимый для членов субгруппы
Квакерские утопические сообщества (как и квакерство в целом) обладают всеми необходимыми характеристиками, и именно в существовании в форме пророческого сообщества квакерские утопии приобретают свое предназначение. “Утопия” Мора теряет всякий смысл без существования доминирующей культуры, которую она и критикует (она становится ничем иным, как абсурдистской комедией, как и называл её К. Л. Льюис с самого начала). Точно так же квакерские утопии утрачивают смысл без пророческого выступления против несправедливостей и недугов общества, на которое и направлена критика. Стоит ещё раз подчеркнуть: квакерские свидетельства, стоит им быть оторванными от несправедливостей и неурядиц, теряют свою силу протеста и изменений. Например, приверженность обращению на “ты” потеряло смысл, когда люди через обращения перестали подчеркивать классовую принадлежность человека, против чего и выступали квакеры. Потеря значения также усугубляется отрывом от библейского понимания равенства, укорененного в Imago Dei, который можно обнаружить в каждом человеке. Без подобных связей, поддерживающих отличительный язык, он быстро превращается в диковинку, или, что куда хуже, карикатуру. Пророческое предназначение становится решающим фактором для создания и поддержания квакерского (или любого иного) утопического сообщества.
Карта Утопии. Ортелиус, ок. 1595 г.
Прозрачность и ясность миссии позволяет поддерживать сообщество и его цели. Больше всего в утопическом обществе завораживает разрыв между утопическими идеалами и их приложением в реальности, что ведет к определенным ироничным ситуациям. Приведу один пример: утопийцы забивают животных подальше от города, вдали от горожан, так как считают что “при постоянном пользовании таким свирепым удовольствием, [это] окончательно ожесточает человека”. Но у них нет сострадания к людям, которых они держат в рабстве и которым приказывают убивать животных (и заниматься другой черной работой). Опасностью любого “идеального” общества становится погрязнуть в самодовольстве и слепоте участников к своему вопиющему лицемерию и унижению собственного свидетельства в глазах посторонних. Квакерские утопии не являются исключением из этого правила.
В своем очерке “Утопия: Игра, Схема или Молитва?” Гарри Бергер-младший отмечает, что жизнеспособность Утопии основывается на её существовании вне времени и пространства. Не из-за того, что она представляет собой вымышленную страну, а потому что её существование представляется как идеальный остров, свободный от курьёзов истории, географии и политики, а также естественных конфликтов между людьми, живущих в одном обществе. Так “сама замкнутая пространственность зелёного мира Гитлодея – это критика; убежище, похожее на материнскую утробу, защищенное от внешнего мира”. Хотя и сомнительно, что Мор предполагал возможность построения утопического общества в реальности (как будет показано далее), единственный способ существования Утопии видится только с Эдемом, который не создавал никаких препятствий для безупречного функционирования вымышленного общества.
Квакерские утопии не обладают такими же райскими и идиллическими условиями, благодаря которым можно было бы воплотить свои принципы. Вместо них они должны утверждать свои убеждения в жестоком мире, где, в лучшем случае, на их сообщество будут реагировать с недоумением, а в худшем случае – с угрозой. Настойчивость крайне важна перед лицом общественной безнадежности. Жить подобно пророкам наперекор доминирующей культуре значит жить в тени образами жизни и мышления, которые кажутся непреодолимыми и непоколебимыми. Я не знаком с примерами, представленными в этом номере журнала, однако могу предполагать, что помимо внутренних раздоров одной из наиболее значительных причин коллапса утопий является эрозия надежды: участники не видели “прогресса” или влияния на общество, сдавались и возвращались в большое общество. Признаком аутентичного квакерского утопического и пророческого сообщества является не то, можно ли такое общество вообразить, сформулировать и даже реализовать, а то, сможет ли такое сообщество (или даже личные идеалы отдельного участника) противостоять соблазну заняться realpolitik и быть сломленным конформностью и целесообразностью.
Самым значительным водоразделом между “Утопией” Мора и квакерскими утопическими сообществами можно считать то, что Мор никогда и не предполагал, что утопические идеалы когда-либо будут реализованы на практике (само слово утопия на греческом означает “место, которого нет”). Таким образом, они существовали лишь в форме мысленного эксперимента и их социо-политическое влияние было скорее эфемерным, чем эффективным. Квакерские убеждения могут оказаться в опасности, если они станут более абстрактными и будут реже применяться на практике, а теоретизирование вокруг них вытеснит попытку их воплощения, несмотря на всю сложность и многогранность наших взаимоотношений и сообществ.
В конце “Утопии” Мор поднимает вопрос о возможности внедрения Англией утопических практик, и в зависимости от перевода ответ различается. Так, Роберт Адамс переводит ответ как “Я не ожидаю, что это произойдет”, в то время как Ральф Робинсон представляет более поэтическую версию – “Я больше желаю, нежели ожидаю”. Пусть читатели, размышляя над квакерскими утопиями, будут воодушевлены и вдохновлены верой и любовью, воплощенных в действиях и подходах таких сообществ, и пусть все обретут пророческую, утопическую надежду на то, что должно быть.
Дерек Браун
2021
