Часть 4
Теперь у нас была самая полная информация о колониях. Надо было поскорее представить Пироговскому Обществу наши конкретные предложения по оказанию помощи и поддержанию работы этих колоний надвигающейся зимой. К сожалению, само Общество уже было не в состоянии отвечать за эти учреждения. Причиной тому были и политические изменения в стране, и недостаток работников. Как бы то ни было, Общество намеревалось передать колонии в ведение Отдела Социального Обеспечения. И они попросили нас принять участие в переговорах с комиссаром Социального Обеспечения.
Во время нашего разговора комиссар согласился принять колонии под своё управление, но выразил опасение, что детей придётся привезти в Москву на зиму. У него в распоряжении не было достаточного количества людей, которые могли бы провести реорганизацию колоний, и которые смогли бы работать в этих колониях надвигающейся зимой. Вот если бы Общество Друзей смогло бы взять на себя административные хлопоты, а также реорганизацию колоний, то его Отдел оказал бы нам всяческое содействие.
После длительных переговоров, после совместного визита в колонии Теодора Ригга с представителем Отдела Соцобеспечения, был подписан договор: комиссаром Отдела Социального Обеспечения с одной стороны и Теодором Риггом, представителем Общества Друзей, с другой стороны. Наиболее важные статьи были следующие:
1. Отдел Социального Обеспечения передаёт организацию и управление трёх колоний, расположенных в Воронцовке, Знаменке, Безобразове в ведение представителей Общества Друзей на срок до 31 марта 1919 года. Дети из четвёртой колонии, расположенной в Анне, будут доставлены в Москву и распределены по детским домам.
2. Отдел Социального Обеспечения обязуется обеспечить колонии постельным бельём, одеялами, полотенцами и зимней одеждой, заплатить 100 000 рублей за ремонтные и подготовительные работы во всех трёх зданиях, проводимые в течение зимы. Кроме этой суммы Отдел Социального Обеспечения будет выплачивать деньги на содержание детей и сотрудников из расчёта 70 рублей в месяц на человека.
3. Представители Общества Друзей берут на себя работу по организации колоний для зимы, реконструкцию сантехнических устройств, покупку продуктов, организацию учебного процесса, трудовое воспитание, а также управление колониями до 31 марта 1919 года. Представители Общества Друзей обязуются предоставлять официальные отчёты обо всех тратах, связанных с функционированием колоний; платить зарплату всем работникам колоний из своих собственных фондов, а также нести дополнительные траты в случае расходов, не предусмотренных пунктом 2 настоящего соглашения.
Теперь нам предстояло торопиться, чтобы успеть сделать необходимые преобразования в колониях, закупку инвентаря до того, когда нагрянет зима. Мы открыли свою контору в Москве, в штат был введён М. Хорош, бывший до того секретарём Пироговского Общества. Он отвечал за переговоры с Отделом Социального Обеспечения, за получение и за пересылку в колонии материалов, которыми нас обеспечивал Отдел. Эстер М. Уайт занималась наймом сотрудников, наблюдением за пропорциональным распределением белья и одежды в три колонии. Теодор Ригг предпринял несколько поездок в колонии с тем, чтобы начать ремонтные работы, заказать кровати и прочие вещи, которые можно было достать на месте.
Имея с собой письма от московского комиссара Отдела Социального Обеспечения, Теодор Ригг провёл переговоры с местными официальными лицами в Тамбове и добился разрешения получить в своё пользование центральные здания усадеб в Воронцовке и Знаменке. Вместе с заведующими двух колоний он также добился того, чтобы местные власти снабжали эти детские учреждения сахаром, солью и керосином по льготным тарифам. С местными крестьянами договорились о поставках картофеля и мяса.
Это было трудным делом. Для того, чтобы объехать все три колонии, требовалось 12-14 дней. Езда на поезде была просто кошмаром по причине общего развала железнодорожного сообщения, а также из-за того, что все поезда были переполнены. Порой приходилось ездить в товарных вагонах, где люди сидели на обычных досках. Кипяток, а иногда и чай можно было раздобыть, как правило, на больших станциях. Еду достать было практически невозможно. Обычным делом было, отправляясь в дорогу, запастись хлебом.
Станция Козлов, где Теодор Ригг пересаживался на тамбовскую ветку, была всегда самой ужасной станцией из-за скопления народа и неистовых схваткок людей при посадке в вагоны. Иногда приходилось ждать по 36 часов, прежде чем удавалось втиснуться в московский поезд. Неудивительно, что при ужасной грязи всё кишело блохами и вшами. После объезда всех колоний требовалось две недели для того, чтобы отдохнуть и прийти в себя.
Работа у Эстер Уайт была не менее напряжённой и трудной, – особенно тяжело было тогда, когда Теодор Ригг был в отъезде. Большую часть сентября и октября она работала одна, и это в те жуткие дни «Красного Террора», когда все британские и французские официальные лица были арестованы и содержались в тюрьмах. Арестован был и наш русский секретарь Фёдор Лаш, он провёл в застенках два месяца, прежде чем был отпущен. К счастью для Эстер Уайт, некоторую поддержку ей мог оказать майор Уордвелл, работавший в Американском Красном Кресте. Однако он настоятельно рекомендовал ей покинуть Советскую Россию вместе со своими сотрудниками, которые надеялись в скором времени отбыть в США. Эстер Уайт, тем не менее, не намеревалась принимать это предложение, придерживаясь того мнения, что раз советские власти позволили нам помогать голодающим московским детям, её обязанностью была работа здесь, чего бы это ни стоило. К тому же в её намерения никак не входило покинуть Теодора Ригга, свалив весь груз работ на него.
В начале ноября состояние дел с реорганизацией работы во всех колониях вполне позволяло нам сказать, что дети должны оставаться там на зиму. К тому времени дети и персонал въехали в центральные части усадьб в Воронцовке и Знаменке; наблюдался ощутимый прогресс и в ремонте сантехники и канализации. Во все три колонии поступили бельё и одежда, все запаслись едой. Более того, был набран новый штат сотрудников взамен тех, кто вынужден был уехать в Москву. Дополнительно были взяты учителя и мастера трудового обучения.
Конечно, сделать надо было ещё много чего. Скажем, мы были уверены в том, что заведующие колоний в Воронцовке и Безобразово будут хорошо работать. Положение в Знаменке было похуже. Незадолго до этого мы заменили полностью весь штат; мы понимали, что здесь потребуется дополнительная помощь. Поэтому мы пришли к мнению, что нам надо поехать туда и приложить все свои силы именно там.
ЗИМА В ЗНАМЕНКЕ.
Мы выехали из Москвы в Знаменку в конце ноября. Несмотря на сильные морозы, снега почти не было. В этот раз нам повезло в том смысле, что мы доехали в вагоне 2 класса до Козлова. Там нам предстояла пересадка на тамбовскую ветку. В поезде было очень холодно. Наконец прибыли в Знаменку; на станции нас дожидался экипаж, вскоре мы были в колонии.
Следующие два месяца были проведены в колонии. Работы было много. Эстер Уайт помогала в организации занятий, кружка рукоделия для девочек, работе на кухне. Теодор Ригг следил за тем, как идёт ремонт. Питались мы вместе с сотрудниками, делились с ними всеми нашими заботами. Дисциплина сразу улучшилась, как только начались занятия и работа в кружках.
В декабре, наконец, выпал снег, покрыв всё белым одеялом. По этой причине наши прогулки ограничивались походами до соседней деревни, а также поездками в санях в близлежащую колонию в Воронцовке. В течение всего этого периода мы были полностью отрезаны от остального мира. Мы не получили ни одного письма ни из США, ни из Британии. В Москве хотя бы русские газеты держали нас в курсе событий на фронте. Мы знали о победах Союзных сил на Западном фронте, что Германия просила мира. Ничего не было известно об условиях капитуляции, или об эвакуации с оккупированных территорий Польши и балтийских провинций России. Редко когда нам удавалось увидеть газету в Знаменке. Информация о положении в России тоже была весьма скудной. Нам, однако, было известно, что Красная Армия продвинулась вниз по Волге, захватила вновь Казань, Симбирск, Самару.
Никакой весточки не было и от наших Друзей из Бузулука с того самого момента, когда мы покинули этот город в июле. Мы полагали, что наши коллеги эвакуировались из Бузулука в Сибирь, которая в то время удерживалась чехами и армией Колчака.
Изоляция от мира, невозможность передохнуть от рутинной работы, – всё это сказывалось на состоянии нашего духа. Нам всегда было очень холодно, – сказывалась нехватка зимней одежды. Мы скучали по привычной для нас пище. Иногда мы отправлялись в деревню и просили местного булочника приготовить нам чай с белым хлебом и блинами. Так, к нашей радости, нам удалось справить западное Рождество.
Весь январь мы обсуждали, можем ли мы оставить колонии и каким-либо способом вернуться в США или Британию. Колонии в Знаменке и Воронцовке теперь были готовы к зиме. Отчёты, полученные нами из колонии в Безобразово, также были вполне обнадёживающими. Мы были уверены, что наш секретарь М. Хорош сможет взять на себя основное руководство всеми колониями до 31 марта 1919 года, т. е. до того момента, когда колонии перейдут к Отделу Социального Обеспечения. Мы чувствовали себя вымотанными по причине многочисленных трудностей, постоянного состояния беспокойства в течение последних шести месяцев. Если бы кто-нибудь из нас вдруг серьёзно заболел, то шансов на поправку было бы очень мало в той обстановке, какая была тогда в России. Не хватало даже основных лекарств; мыло было большой редкостью. С другой стороны, поездка в Москву, откуда следовало бы начать наше возвращение домой, была сама по себе сопряжена с опасностями. На железных дорогах царил хаос, поезда ходили нерегулярно, с задержками и опозданиями.
Допустим, мы могли бы доехать до Козлова, но сколь велики наши шансы на приобретение билета до Москвы? Что делать, если мы застрянем там? Куда податься в городе с узловой станцией, наводнённой измождёнными путешественниками? Мы не могли найти ответа на все эти вопросы, когда долгими зимними вечерами обсуждали наши планы. В Москве можно было надеяться на гостеприимство наших старых друзей – графа Сергея Толстого и его супруги. Мы рассчитывали на то, что покинуть Россию, может, удастся через Финляндию.
В конце концов, мы решили, что к концу января мы поедем в Москву, благо самочувствие наше было хорошее. Мы распрощались с детьми и работниками колоний в Воронцовке и Знаменке. Ранним утром на санях нас доставили до станции в Знаменке. Багажа с собой мы взяли немного, еды у нас было дня на три-четыре. Через какое-то время подошёл поезд, состоящий в основном из товарных вагонов. Мы вскарабкались в одну из теплушек.
В Тамбове, вопреки нашим ожиданиям, удалось даже попить чая в вокзальном ресторане. Поздно вечером пришёл поезд на Козлов, и опять счастье улыбнулось нам, – удалось сесть. Однако в самом Козлове повсюду были толпы ожидающих поезда на Москву. Судя по всему, нам предстояло провести всю ночь на вокзале. Большую службу опять сослужил нам документ, выданный наркомом Чичериным. Теодор Ригг переговорил с начальником станции, предъявил документы и пожаловался на то, что нам трудно достать билеты на Москву. Начальник выдал нам два билета в вагон второго класса, а когда поутру пришёл поезд, прошествовал с нами и лично нашёл нам два места в одном купе. Народу было очень много, но мы были рады, что удалось сесть в поезд. Так, все трудности были позади благодаря любезности железнодорожного комиссара. Вечером того же дня мы были в Москве, затратив на дорогу всего лишь 40 часов.
МОСКВА. ФЕВРАЛЬ. 1919.
Толстые приняли нас с радостью, мы остановились у них. Ситуация в Москве была весьма печальной. На улицах никто не убирал снег, повсюду высились сугробы – и на мостовой, и на тротуарах. Люди все в лохмотьях. У магазинов длиннейшие очереди, состоящие преимущественно из женщин и детей. Общественного транспорта практически не осталось, лишь ходили несколько трамваев, все они были переполнены. Народ в основном передвигался по городу пешком.
Не все смогли запастись дровами. Некоторые дома лишь слегка протапливались, а многие не отапливались вовсе. Еды не хватало, всё выдавалось по карточкам в советских магазинах. По неимоверным ценам можно было купить продукты на чёрном рынке. Это было практически единственным местом, где некогда богатые люди могли покупать еду. Советская власть их не жаловала. Мы могли доставать продукты в сельской местности, благодаря связям Толстых. Это было более безопасно, чем в городе: меньше шансов попасть под недремлющее око ЧК.
В Москве было практически невозможно достать медикаменты, молоко, мыло, тёплую одежду. Больницы были переполнены больными тифом. Люди лежали в коридорах, условия содержания были ужасные.
Политическая ситуация, однако, слегка изменилась к лучшему. Террор, бушевавший в сентябре и октябре, пошёл на убыль, хотя, по прежнему, многие русские и иностранцы содержались в тюрьмах. Победа стран Антанты над Германией привела к отторжению Украины и многих западных областей от России. Контрреволюционные атаки были отбиты под Ярославлем и в Поволжье.
В Москве нам предстояло сделать очень многое. Первым делом мы посетили Шведское консульство. Там хранились наши деньги. Консул рассказал о положении дел на фронтах и сообщил нам о провозглашении независимости Финляндии. Он также поведал нам о том, что французским гражданам разрешено покинуть Россию в специальном поезде, который отправится в Белоостров, город на границе России с Финляндией. Это была приятная весть. Мы встретились с французами, отвечающими за организацию эвакуации на поезде, и сказали, что хотели бы присоединиться к ним, как только нами будут получены соответствующие разрешения от советских властей. Теперь предстояло получить разрешения. Секретарь Наркомата Иностранных Дел не высказал никаких возражений, и мы оставили ему наши паспорта с заполненными анкетами на получение выездной визы.
Следующей нашей задачей был визит к комиссару Отдела Социального Обеспечения с тем, чтобы оформить передачу всех обязанностей нашему русскому секретарю М. Хорошу на оставшийся срок до 31 марта 1919 года. Комиссар также ничего не имел против. Он выразил благодарность за нашу работу и выразил сожаление в связи с тем, что мы вынуждены уезжать. Наш секретарь Хорош принимал большое участие во всех наших хлопотах все эти дни. Его опыт помог нам справиться со всеми препятствиями, возникавшими на пути. В то же время, его интерес к работе с детскими колониями вселял в нас уверенность в успехе. В конце концов, всё необходимое было сделано. Мы сделали все необходимые финансовые приготовления для продолжения нормальной жизнедеятельности колоний под эгидой Общества Друзей до 31 марта 1919 года. Паспорта и визы были получены. Мы были готовы покинуть Москву.
ОТЪЕЗД ИЗ РОССИИ.
Поздно вечером 10 февраля из Москвы в Петроград отбыл поезд, зафрахтованный французами. Мы ехали вместе с ними. Среди пассажиров преобладали французы, но было и немного англичан. Эстер М. Уайт была единственной американкой и одной из немногих женщин, едущих в этом поезде. Очевидно, что все граждане США были эвакуированы ещё тогда, когда мы жили в колонии Знаменка.
Продвижение было медленным. Мы останавливались на многих маленьких станциях чтобы запастись топливом для паровоза. Порой мы сомневались, дотянет ли паровоз до Петрограда. Но вот мы доехали до Питера, и ещё долго поезд кружил, переезжая на линию, идущую к финской границе. Поутру 12 февраля мы прибыли на станцию Белоостров, на границе с Финляндией. Здесь должны были ещё раз проверить наши паспорта и багаж.
Для многих из нас опять настал час тревожного ожидания. А что если поступил приказ задержать кого-нибудь, не выпустить из страны? Как пройдёт проверка багажа? А вдруг найдут припрятанные документы и деньги? Эстер Уайт волновалась за свой дневник, схороненный между одеждами в вещевом мешке. У Теодора Ригга практически не было никаких документов, которые смогли бы вызвать подозрение. Все остатки наших денег лежали в запечатанном мешке французского консула. При себе денег у нас было совсем немного.
В конце концов, всё было готово для перехода на финскую территорию. Советский комиссар с красноармейцами стоял у моста с Российской стороны. На финляндской территории, с той стороны моста, стоял финский офицер с небольшим отрядом солдат. Заранее был заготовлен список нашей группы; все фамилии были выписаны в алфавитном порядке и выкликались по одному. Подошедшему выдавался паспорт, и этот человек переходил по мосту на финскую территорию. До тех пор, пока последний из группы не перешёл мост, царило полное молчание. Хотя, конечно, каждый, кто уже достиг противоположного берега, в душе ликовал. Наши имена стояли довольно близко друг к другу в списке. Но всё равно, это были минуты напряжённого ожидания, особенно для Теодора Ригга, поскольку его фамилия шла по списку раньше, чем Уайт. Как только последний путешественник ступил на финскую землю, мы возликовали. Все заулыбались, послышались шутки, поздравления. Наконец-то мы вырвались на свободу, из бедности и нужды, царивших в советской России. Теперь мы могли смотреть в счастливое будущее.
На финской территории мы прошли соответствующую проверку. Для большинства из нас она была чисто формальной, ибо мы были транзитными пассажирами. Вскоре всех нас посадили в два вагона, и мы отправились в Або, финский порт, имеющий пароходное сообщение со Стокгольмом.
Всё вокруг было прекрасно, – чистые гостиницы, хорошая пища, счастливые лица финнов. Улицы были опрятные, на рынках полно продуктов. Впервые после стольких месяцев мы увидели отличное масло, сыр, рыбу, чудесный хлеб, кондитерские изделия. Для нас это было раем. Мы были просто очарованы магазинами с их изобилием. Одно жалко, – мы были стеснены в тратах по причине того, что финских марок у нас было мало. Дети, играющие в парке, привели нас в восторг. Чистые, тепло одетые, счастливые, – они сновали на ледяной горке, радостно крича и смеясь. Совершенно невероятно. Такую сцену увидеть в России было невозможно.
В Або мы задержались ненадолго. Наш пароход отплывал 14 февраля. Интересно было наблюдать за тем, как он колол лёд, продвигаясь к выходу из бухты. Иногда толстый лёд останавливал корабль. Приходилось возвращаться назад, затем на полной скорости опять двигаться вперёд.
До Стокгольма мы доплыли без приключений. Там нам пришлось прождать около двух недель, прежде чем мы сели на пароход, следующий из Гётеборга до Тилбери, что находится в Англии. В Стокгольме мы осматривали достопримечательности, а также зашли в Британское и Американское консульства. Именно из Американского консульства была послана телеграмма в Государственный Департамент в Вашингтон, а оттуда об этой телеграмме сообщили родителям Эстер Уайт. Им стало известно, наконец, что она жива и здорова. Это была первая весть о ней после восьми месяцев молчания и неопределённости.
Путешествие в Англию нельзя было назвать приятным. Пароход был маленьким, и погода была далеко не идеальной. К тому же в Северном море ещё плавали мины, так что не исключалась возможность и такой встречи. К счастью, корабль наш пришел в Тилбери целым и невредимым 1 марта 1919 года. Вид у нас был плачевный в наших изношенных одеждах, но это нисколько не умаляло нашей радости по поводу прибытия в Англию.
Мы представили наши отчёты о нашей работе секретарю Комитета Помощи Жертвам Войны в Лондоне. После этого мы занялись устройством личной жизни. Эстер Уайт отправилась в США на пароходе, полном солдат, возвращающихся с войны. Она прибыла в Филадельфию в середине апреля, к великой радости её семейства, родственников и друзей. Теодор Ригг из Лондона послал телеграмму своим родителям в Новую Зеландию, где сообщал о том, что он жив и здоров. После этого он продолжил учёбу, отложенную на время войны.
Эстер Уайт и Теодор Ригг поженились в Филадельфии в октябре того же, 1919 года. Затем они отправились в Новую Зеландию. В Веллингтон они прибыли накануне Рождества 1919 года к великой радости родителей Теодора Ригга.
ЭПИЛОГ И ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ.
Возможно, читателя заинтересует тот факт, что Теодор Ригг получил письмо от М. Хороша, нашего русского секретаря. Письмо датировано 19 апреля 1919 года, но пришло лишь в мае 1921.
Хорош писал, что три колонии в марте 1919 года были переданы комиссариату Социального Обеспечения. Колонии содержались в порядке после нашего отбытия, но ко времени написания письма Знаменская и Воронцовская колонии переехали в более подходящие здания других имений, всё в той же Тамбовской губернии. В течение зимы шесть человек переболело тифом (трое детей и трое педагогов), но все они поправились.
Оглядываясь назад, понимаешь, что по сравнению с сотнями тысяч голодающих детей Москвы, наши усилия выглядели каплей в море. Но всё равно, мы рады, что 275 детей, находившихся в наших колониях, пережили трудную зиму в довольно хороших условиях. Жаль, что из-за отсутствия подходящих зданий в колонии Анна 223 ребёнка были вынуждены вернуться в столицу. Наркомат Социального Обеспечения помогал им переехать, а также взял на себя хлопоты по их содержанию в Москве. Так, за детьми был прислан специальный поезд, некогда служивший передвижным госпиталем. Кроме того, в окрестных деревнях были закуплено продовольствие, которое было доставлено в Москву на этом же поезде.
Более всего нас поразил тёплый приём, оказанный нам Наркоматами Иностранных Дел и Социального Обеспечения. В то время, когда Союзные силы высадились в различных городах России, официальные власти с большой охотой сотрудничали с гражданами стран-интервентов и способствовали их филантропической деятельности в эти трудные для России дни.
Источник:
A Quaker Scientist. A Life of Theodore Rigg KBE, by Helen R. Hughes.
Перевод Сергея Никитина
Русская деревня. Рисунок Ричарда Килби, работника квакерской миссии помощи в Бузулуке. Начало 1920-х гг.
Приложение
Соображения Теодора Ригга о том, как ему видится возможность дальнейшей работы Религиозного общества Друзей (квакеров) в России
И вот тогда генерал-губернатор лорд Галуэй прикасается клинком сабли к его левому плечу и говорит: «Отныне ты титулован как рыцарь. Восстань с колен, сэр Теодор». И в ту же минуту помощник губернатора, весь в красном, стоя на некотором возвышении эффектно вынимает свою саблю из ножен и замирает в приветствии. Затем он берёт регалии на маленькой бархатной подушечке и передаёт их генерал-губернатору. Тот одевает Крест св. Майкла и св. Джорджа на красной ленте на шею новоявленному рыцарю. Вслед за этим к сюртуку прикрепляется звезда, для чего заранее на костюме были проделаны отверстия.
Так в письме к сестре описала процедуру награждения своего мужа Эстер Уайт.
Квакеры традиционно отрицают титулы, но новозеландский учёный Теодор Ригг не отказался принять звание рыцаря-командора Ордена Британской империи, справедливо полагая, что эта награда не только ему, но и всем сотрудникам Коутронского института в городе Нельсоне, Новая Зеландия.
Награждение состоялось в 1938 году, 19 лет спустя после того дня, когда новозеландский квакер Теодор Ригг стоял морозным утром на берегу реки Сестры в Белоострове, в Петроградской губернии – вместе со своей американской невестой Эстер Уайт. После трёх долгих лет работы в России эти двое квакеров покидали страну победившего социализма в группе иностранных дипломатов. Тогда, в Белоострове они пережили несколько драматических минут: «Заранее был заготовлен список группы иностранцев, переходящих пограничный мост. Все фамилии были выписаны в алфавитном порядке и выкликались по одному. Названному по имени выдавался паспорт, и этот человек переходил по мосту на финскую территорию. До тех пор, пока последний из группы не перешёл мост, царило полное молчание».
Теодор Ригг стал известным учёным, биологом-почвоведом с мировым именем. Но он никогда не забывал свои приключения в далёкой России.
Уже уехав из нашей страны, Теодор Ригг поделился своими соображениями о том, как ему видится возможность дальнейшей работы Религиозного общества Друзей (квакеров) в России. Уже будучи в США, на пути в родную Новую Зеландию, он составил краткий меморандум «Некоторые факторы Российской проблемы и некоторые предложения в отношении будущей работы Друзей в России». Письмо датировано июнем 1919 года, но многие вещи вполне злободневны и ныне.
Июнь 1919 г.
Некоторые факторы Российской проблемы и некоторые предложения в отношении будущей работы Друзей в России.
… Нам нельзя отрицать тот факт, что среднестатистический образованный россиянин живёт только для самого себя. Ему, конечно, удалось получить немало удовольствия от жизни, но чем больше мы видим россиян такого типа, тем больше возникает сомнений в том, что счастье его подлинное.
Это правда, что каждый русский, даже образованный россиянин, – все они чрезвычайно щедры и приветливы. Они отдадут свои деньги, одежду, и их гостеприимство будет простираться почти до предела своих ресурсов, но есть одно, что они не могут отдать, и это величайший из всех даров земных, – не могут отдать свои жизни в служении, направленном на искоренение зла в своей отчизне…
Это правда, что есть меньшинство искренне желающих увидеть процветание своей страны, но даже они, отчасти из-за отсутствия поддерживающей силы их религии, отчасти из необъятности проблемы и частично из их отсутствия практической способности, махнут рукой, остаются с болью в своих сердцах, но ничто их не вырвет из любимой Москвы.
Возможно, самым большим фактором, способствующим этому отсутствию служения среди образованных классов, является их религия, а в некоторых случаях, скорее, отсутствие религии. Некоторые образованные россияне – атеисты, но подавляющее большинство верует в Бога, но этот Бог, однако, далек от их жизни.
Их Церковь не дает им представление о человеческой природе Христа – Христа как брата и друга. Их религия не дает им никакого понятия о том, что такое духовная жизнь и что такое внутреннее общение, являющееся для Друзей поддержкой и основой на каждый день их жизни, позволяющее им противостоять и тюрьме, и даже смерти, – со спокойствием и миролюбием.
Этот недостаток является самым печальным признаком их религии. Неважно, сколь чисты их идеалы и хороши их намерения – без этого спокойствия души и осознанной силы, получаемой из внутреннего общения, они потерпят неудачу, и отчаяние неизбежно. Громадность стоящей перед ними задачи пугающая, и их усилия обречены на провал без духовной подоплёки христианства.
Как много молодых россиян начинали с большими надеждами, и в сравнительно короткий срок они либо превратились в фанатиков, теряя те самые идеалы, которые они пытались реализовать в обществе потому что пытались добиться их жёсткими методами, борясь со злом, либо впадали в отчаяние, понимая собственную неэффективность и неспособность изменить что-то к лучшему. Эти неудачи могут быть объяснены отчасти отсутствием практических навыков, но, на мой взгляд, главной причиной является отсутствие тех важных аспектов религии, о которых я уже сказал…
Но приобретение этих жизненно важных факторов только в одной религии не является достаточным. Русские люди нуждаются в помощи, в поддержке, и иногда нужны практические советы для того, чтобы их служение стало эффективным для решения огромных задач, стоящих перед Россией. Наш опыт в этой стране показал, что здесь есть известное количество образованных россиян, в частности, толстовцы, которые имеют самое искреннее желание служить своей дорогой отчизне во имя её исцеления. Здесь, однако, идеалистическая природа русского человека часто выступает против него – ему не хватает практической хватки в деле организации такого служения, которое приносило бы пользу.
И вот здесь мы, с нашим знанием общественного служения, можем дать какие-то рекомендации практического характера, но – и это может быть самым важным – мы должны поддержать русских, воодушевить их. Поощрение и дружелюбный совет могут оказаться даже более ценными для тех, кто пытается преодолеть те трудности, которые имеются сегодня в России, чем даже я сам это представляю. Я почувствовал это во время совместной работы в детской общине, и я знаю не понаслышке, что поощрение и совет могут значить для них…
… Давайте посмотрим, что Общество Друзей могло бы сделать и дать в деле решения проблем, с которыми сталкивается Россия.
Во-первых, те самые составляющие нашей веры, которые являются сильнейшими, и есть как раз самые элементы, отсутствующие в Русской Церкви. Я уверен, мы могли бы дать образованных русским много такого, что могло бы серьёзно изменить их жизни, что могло бы сделать их счастливыми, что могло сделать их спокойными и самодостаточными, что положило бы конец фанатизму и отчаянию, что дало бы цель многим жизням.
Это, возможно, является самым важным даром, но мы также можем дать им больше практической помощи и рекомендации для того, чтобы русские могли решать свои многочисленные проблемы. Наш богатый опыт социального служения особенно подходит для большой работы в этом направлении, и даже если наш совет не окажется достаточно ценным, мы всяко можем оказать им поддержку. Даже такой минимум будет способствовать выполнению многих задач.
