Эта статья является переводом одной из глав воспоминаний Питера Джармана (Великобритания) о его работе в СССР и России. Он и его жена Росвита стали первыми официальными представителями Религиозного общества Друзей (квакеров) в нашей стране после «железного занавеса». Перевод выполнен Сергеем Никитиным, который был сотрудником квакерского офиса в Москве в 1998–2002 годах. Англоязычный оригинал в полном виде нигде не публиковался.
Росвита Джарман (вторая слева) и Питер Джарман с российскими друзьями
В 1986 году (1) Михаил Горбачев был избран Генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза, и комитет «Запад – Восток» Квакерской Службы Мира (QPS) через высокопоставленного советского дипломата в Лондоне обратился к нему с просьбой дать согласие на открытие квакерского офиса в Москве и на назначение представителей квакеров в этот офис. Просьбу вежливо, но решительно отклонили. В 1990 году Росвита и я были назначены представителями квакеров в Москве, но не имели права там проживать. Однако, как говорит русская пословица, что, если вы обнаружите, что входная дверь дома заперта, найдите слегка приоткрытую боковую дверь (2). В 1983 году один из членов Государственного совета по делам религий (3) дал нам совет, суть которого сводилась к следующему: если квакеры хотят вновь обосноваться в Москве, они должны подать заявление на получение журналистских виз. Попечители британского квакерского еженедельника The Friend («Друг») дали согласие на то, чтобы я мог стать московским корреспондентом этого издания (с тиражом всего несколько тысяч экземпляров) – их единственным иностранным корреспондентом! Я отправил официальный запрос на аккредитацию младшему аппаратчику в министерстве печати в Москве. В течение года я периодически заглядывал к нему, и он вежливо предлагал выпить чёрного кофе и выражал сожаление в связи с тем, что на моё заявление пока нет никакого ответа. Когда я заскочил в пятый или шестой раз, чтобы убедиться, что по-прежнему нет никаких новостей, он удивил меня, сказав: «Питер, никаких проблем. Вот ваша аккредитация»! После этого мы с Росвитой смогли получить многократные российские визы, причём бесплатно, однако с большими бюрократическими хлопотами.
Эта неожиданная аккредитация была получена летом 1991 года, когда мы с Росвитой вернулись из нашей первой поездки на Северный Кавказ. Через два дня мы должны были вылетать в Лондон. Крис Хантер, британский квакер, который тогда был в Москве, сказал, что знает квартиру, которую можно снять. Мы поспешили осмотреть апартаменты, и тут же договорились с хозяином об аренде. Интересно, что на протяжении всего нашего проживания в этой квартире наши отношения с ним и его женой оставались тёплыми, но загадочными. Поскольку я никогда не видел коров в России, я как-то раз спросил его, откуда берётся молоко. Он ответил: «С завода номер шесть»! В советское время всё, от зубных щёток до мороженого, производилось «государством». Для того, чтобы понимать, насколько качественны товары, нужно было узнать, на каком предприятии они изготовлены.
Чем больше я изучал свою должностную инструкцию московского назначения, тем больше начинал тревожиться, даже несмотря на то, что черновик документа был подготовлен мной самим! В документе говорилось о том, что нам надо быть там, рядом с русскими, быть представителями квакеров для граждан СССР в обстановке, когда коммунистический контроль ослабевает. Мы с Росвитой чувствовали, что просто должны довериться тому, что пути, которые на тот момент ещё смутно вырисовывались перед нами, откроются. Так, собственно, оно и вышло. А ещё у нас была поддержка от одного или двух русских, которых мы знали лично.
Поездка в Москву: мы приехали слушать
За несколько недель мы смогли сдать в аренду свою лондонскую квартиру. Заполнив наши металлический контейнеры самым необходимым, мы доставили их на вокзал в Лондон, где с невероятным доверием препоручили департаменту международных перевозок для доставки в Москву. Затем мы поехали в Дувр, откуда – со всё ещё солидным багажом – паромом отправились в Остенде. Из этого города мы отправились в Москву по железной дороге первым классом. Мы простодушно вручили наши билеты и бронь русскому проводнику, для которого мы оказались нежданной помехой. Он, как оказалось, затеял бизнес контрабандного ввоза электроники в Россию, и все купе были набиты аппаратурой. Мы заняли два места и приготовились к путешествию длинною в 1800 миль, растянувшееся на три дня и две ночи. Ранним утром следующего дня наш поезд ехал по Берлину. Для краткой беседы с нами на станцию пришёл местный квакер с пожеланиями доброго пути. Потом наш поезд пересёк всю Польшу и прибыл к границе с Белоруссией в Бресте. Там – около полуночи – при помощи домкратов, вагон за вагоном, с нашим составом мудрили железнодорожники, похожие на гномов, вынырнувших откуда-то из подземного мира. Они сменили колёсные пары у вагонов состава, так что поезд мог продолжать свой бег по более широкой железнодорожной колее Советского Союза. К составу прицепили вагон-ресторан, и мы смогли внести разнообразие в своё меню, до этого момента состоявшее из сандвичей и бледного чая с кипятком из вагонного титана.
В три часа пополудни наш поезд подплыл к платформам Белорусского вокзала в Москве, где нас встретила русская квакер Татьяна Павлова со своими друзьями. Они помогли нам добраться до нашей квартиры. «Надеемся, что у вас есть, что сказать нам», – произнесли они. На что мы вежливо ответили: «Нет, мы приехали слушать».
Если спросить у русского, как дела, в ответ часто услышишь «нормально». Это означает, что жизнь их сложна, как обычно, но что они справляются. Один раз мы услышали по радио, как диктор размеренным голосом сообщал, что «пассажиры московского международного аэропорта теперь могут принимать душ бесплатно – в Терминале 2 – по причине дырявой крыши в этой части воздушной гавани».
Первый опыт
Нашим домом в Москве стала скромная двухкомнатная квартира на пятом этаже типовой многоэтажки неподалёку от ВДНХ, бывшей выставки достижений народного хозяйства советского народа. Кухня в квартире была миниатюрная, как в большинстве советских квартир: такое ощущение, что проектировали её люди, никогда не готовившие пищу и не мывшие посуду. В подъезде был маленький лифт, но, поскольку там при каждом нажатии любой кнопки искрило, мы предпочитали подниматься и спускаться по лестнице. На первом этаже висели почтовые ящики. Извлекая из них свою корреспонденцию, мы радовались письмам и слабели духом при получении телефонных счетов: процесс оплаты по счетам на почте занимал почти половину дня, хотя отделение связи и находилось всего в полумиле от нас. Там всегда была очередь, и когда я добирался до кассира, она становилась весьма агрессивной по причине того, что мои телефонные звонки были международными. Кроме стояния в очередях и платы наличными, никакие иные способы оплаты счетов нам не были известны: ни чеки, ни что-то иное. Чтобы вызволить наш багаж, прибывший на станцию в алюминиевых контейнерах несколько недель спустя, нам нужен был помощник: русский, кто понимал бы, где можно получить груз, и помог бы пройти таможенные формальности в таможенных офисах, расположенных где-то в другом месте.
Наши первые несколько недель были тоскливыми и удручающими. Короче становился день, бесконечно моросил дождь, тротуары были покрыты лужами, порой вперемешку с открытыми люками. Римляне не дошли до Москвы, а значит, и искусство устройства дренажа не дошло до этих мест. Как-то старик в троллейбусе спросил меня, кто я такой. Когда он услышал мой ответ, что, дескать, я журналист из Англии, то ответил мне так: «Ехал бы ты обратно, и оставь нас в нашей нищете». Как-то раз мы гуляли около небольшого пруда, расположенного в близлежащем парке. Зябко поёживаясь в своих пальто, мы прошли мимо огромной вычурной статуи Ленина, белой, как мел, и вдруг перед нами открылась картина, достойная сюрреалистического фильма: под музыку из хриплых репродукторов на старой дощатой эстраде в танце кружились пары пожилых граждан и гражданок.
Мы хотели жить жизнью простых людей, как все вокруг, хотя мы, иностранцы, могли ходить в специальные магазины, полные импортной еды и нарядов, продававшихся там за валюту по западным ценам. Частыми гостями этих магазинов были западные дипломаты и журналисты. Важные партийные чиновники имели свои распределители для приобретения хорошей пищи и алкоголя.
Одним туманным утром я как-то отправился в соседний магазин посмотреть, какой же едой они там торгуют. Я часто видел, как около него выстраиваются очереди, в основном состоящие из бабушек, этих спасителей своих работающих детей с внуками-школьниками. Осенью 1991 года советские производители продуктов и работники торговли смекнули, что если они попридержат товар, то получат большую прибыль, когда контроль над ценами будет упразднён, что и случилось в конце года, после развала Советского Союза. Покупка продуктов в магазине была непростым процессом, разбитым на три стадии. Первый этап, это когда идёшь и смотришь, есть ли хоть что-то в продаже: обычно там был хороший русский чёрный хлеб, иногда и белый; молоко и кефир; изредка сыр; случалось, что и яйца; и очень редко масло. Второй этап: решив, что что-то надо купить, встаёшь в очередь в кассу, платишь за всё, и получаешь чек. «Мелочь есть? – часто кричала мне кассир, – хоть какие-то копейки»? Монет у меня было мало, только рублёвые банкноты. Приветливая торговля, с улыбкой на лице, была тут совершенно неизвестна. В конце концов наступал третий этап: ты снова встаёшь в очередь, уже с чеком в руках, желая обрести то, что ты там высмотрел.
Мы привезли из Лондона небольшую стиральную машину, которую можно было поставить на ванну. Крупные вещи я относил в близлежащую прачечную. Она была открыта в непредсказуемые часы, а мой ограниченный русский не способствовал пониманию сказанного женщиной, там работавшей. И всё-таки я умудрился понять не только, как сдавать бельё в стирку, но и как получать его!
Как-то раз в нашей округе пронёсся клич «макароны»! Пожилые женщины бежали по обледенелым дорожкам к магазину, из которого уже выходили покупатели, сжимая расползающиеся в руках кульки с макаронами. Однажды я шёл к метро, и вдруг мужчина, идущий впереди меня, остановился, и раскрыл чемодан, который он нёс. Там оказались пачки масла: тотчас же набежали покупатели, и закипела торговля. Если мы видели очередь, то немедленно вставали в неё: это могла быть очередь за туалетной бумагой (весьма кстати, поскольку газеты дома были на исходе) или за бутербродами с красной икрой (обед для гурманов). Кроме того, существовали рынки, где по цене, вполне умеренной для иностранца, мы могли купить бобовые, фрукты и курицу. Вдобавок к этим торговым местам существовали и неформальные рыночки около станций метро, торговля шла из ларьков или прямо со ступеней и каменных ограждений. Я покупал чеснок у старушки у ближайшей станции метро, а летом другая пенсионерка продавала там клубнику. В ларьках торговали талончиками на транспорт, билетами на концерты и в цирк, газетами. Однако англоязычное издание либеральной газеты «Московские Новости» мне приходилось покупать в гостинице «Космос», где мы жили в далёком 1982 году. Потом мы узнали, как подписаться на неё через почтовое отделение.
В 1992 году, когда был снят контроль над ценами времён советской власти, инфляция достигла 3000% (4). Буквально в одночасье сбережения пенсионеров, часто хранимые под матрацами, превратились в ничто. Я видел старушку, которая стояла на холодном ветру и продавала одну-единственную вещь: зубную щётку. Выбор в магазинах существенно расширился, но цены были такие, что только немногие могли позволить себе большие покупки. Переход от централизованной коммунистической экономики к свободному рыночному капитализму был слишком быстрым и катастрофическим. Социальные госуслуги здравоохранения, образования и социального обеспечения рухнули. Большинство россиян оказались в ситуации, когда жизнь существенно ухудшилась по сравнению с тем, что было, причём было ясно, что одними правами человека сыт не будешь.
В 1993 году полезными торговцами продуктами питания оставались всё те же простые люди на тротуарах или у станций метро. Их часто гоняла милиция, но поскольку гоняли днём, разумнее было идти за покупками вечером. Часто у этих людей можно было купить молоко, кефир, сыр и колбасу, которые не везде сыщешь. В ларьках тоже торговали едой, они часто крышевались бандитами. Негосударственные ларьки имели надпись ТОО, что означало их принадлежность частному лицу, приватизировавшему их, как, например, магазинчик по соседству с нами – «Елена». Обслуживали в нём хорошо, товар был хорошо разложен, цены ясно указаны. Вскоре после того, как Елена открыла свой магазин, я купил там перцы, помидоры, огурец, шесть египетских апельсинов и два греческих лимона. Один ценник показывал цифру 3000 рублей, что было в сто раз дороже, чем года два назад, и одна покупательница воскликнула: «Три тысячи рублей, невероятно».
Минимальная пенсия была увеличена в 60 раз по сравнению с тем, что было в конце 1991 года. Цены взлетели в среднем в 70 раз, но прожиточный минимум увеличился только в пятьдесят раз, так что пенсионеры вероятно были не в самом плохом положении. Детские пособия увеличились только в 24 раза, поэтому молодые семьи были в худшей ситуации. Часто оба родителя должны были работать, и тогда за детьми присматривали бабушки. В 1993 году уровень инфляции снизился до 1500% (5). Русские меняли валюту в негосударственных обменных пунктах, потому что там обменный курс рубля к доллару США оказывался более выгодным. Это было рискованное предприятие, поскольку как-то в течение одной недели курс упал с 1200 рублей за доллар до 1000. Я тоже рыскал в поисках лучшего обменного курса доллара к рублю, фунты не котировались высоко.
Внешне жизнь в Москве становилась всё более яркой, но за этим фасадом скрывалось медленное продвижение российских властей в сторону решения растущих социальных и экономических проблем. У страны были недостаточные финансовые ресурсы. Налоговая система была такова, что если бы вы не убегали от уплаты налогов, как это делали многие, то вам пришлось бы отдавать более половины своего дохода в виде налогов. Многим государственным служащим, таким как учителя и учёные, не платили вовсе. Понятно, что в тех случаях, когда зарплаты выдавались задним числом, люди получали намного меньше, чем если бы им платили вовремя. В 1993 году появилось много российских миллионеров, и даже несколько миллиардеров, которые лишили Россию её активов полезных ископаемых, особенно её энергетических ресурсов. Некоторые вкладывали свои доходы, полученные неправедным путём, в недвижимость на Западе, мало кто давал что-то нуждающимся в самой России.
Поддержание духа
В стремлении к ежедневной духовной дисциплине чтения, вдохновения и тишины я повесил русский православный календарь на дверь нашего офиса. Календарь давал тексты из Евангелия для чтения на каждый день и оповещал о том, какие дни каких святых наступят в том или ином месяце. Я соблюдал установленный для себя порядок и искал метафорические ценности в Писании. Кроме того, я каждый день читал по главе из биографии Будды, написанной вьетнамским буддистским монахом Тик Нат Ханом «Древний Путь. Белые облака». Там было около 90 глав, я читал их все, и потом начинал сначала. Тай приехал в Москву, когда мы жили там. У него было несколько публичных выступлений, он также посетил вьетнамское посольство с целью получить разрешение вернуться во Вьетнам, откуда он уехал в 1965 году. В конце концов он добился своего, но случилось это лишь в 2005 году.
Иногда мы ездили на троллейбусе в Ботанический сад, испещрённый дорожками среди берёз и дубов. Там не было цветов, но зато было полно квакающих лягушек. Богатая культурная жизнь Москвы компенсировала всепроникающую мрачность. Концерты камерной музыки были на высоком уровне – они проходили в музеях композиторов, таких как Музей Глинки, и в Малом зале Консерватории, по соседству с Большим залом, где проходили симфонические концерты. Рядом с Консерваторией было небольшое кафе, где кормили вкусными блинами со сметаной и вареньем. Старый цирк неподалёку от Центрального рынка, куда я ходил ещё в советские времена, был любимым местом детей и взрослых, наслаждавшихся неповторимыми клоунами, акробатами и фокусниками на арене. Этот цирк мне казался во многом предпочтительнее огромного современного цирка, что на Ленинских горах. Мы также ходили в театры с их гипнотизирующей актерской игрой или на миниатюрные оперные спектакли. Мы видели основные оперные и балетные спектакли во Дворце съездов с его высокими окнами, из которых так хорошо виден Кремль. Его прежняя функция – размещение съездов Коммунистической партии – сменилась более приятным делом!
Как-то на одном собрании православных к нам подошёл человек и попросил достать для его детей книги английской воскресной школы. Мы выполнили его просьбу. После этого он несколько раз звонил нам, приглашая на оперы и балеты в престижный Большой театр. Он встречал нас на улице. После чего он вёл нас мимо капельдинеров прямиком к лучшим местам в театре. Или он находил для нас пару свободных мест в ложе. В антракте он приглашал нас в театральный буфет, где угощал шампанским и красной рыбой. Всё это было очень мило, но мы ломали себе голову, пытаясь понять, почему он отказывается принять деньги. В конце концов мы узнали, что он был одним из главарей мафии, продававшей театральные билеты иностранцам по сумасшедшим расценкам. Неудивительно, что его так хорошо знали в Большом театре. Когда мы поняли, кто он такой, мы прекратили все контакты с ним.
Жизнь в маленькой квартире требовала каких-то упражнений. В короткие зимние дни мы катались на лыжах по берёзовым и дубовым лесам поблизости – для этой цели мы привезли лыжи из Лондона. К сожалению, все три зимы, пока мы жили в Москве, снег выпадал довольно поздно. Когда же это случалось, на смену серым дождливым дням приходили славные деньки с синим небом и температурой значительно ниже нуля. Можно было сесть в трамвай, и, проехав на нём несколько миль, оказаться в лесах, полных замерзших озер. Около одного озера стояла избушка, из трубы которой шёл дымок. Иногда из неё выскакивали люди и прыгали в озеро, в прорубь. После этого они возвращались в избушку, где находилась сауна.
Цели и чувства
Вскоре после нашего приезда русская женщина-квакер Татьяна Павлова уехала на несколько месяцев в Пендл Хилл, квакерский учебный центр близ Филадельфии. Мы надеялись, что она поделится с нами своими контактами. Однако мы уже познакомились на семинаре по разрешению конфликтов в Москве с Мариной Коваль. Марина и её муж Алёша оказали нам неоценимую поддержку. Кроме них нам ещё помог Саша, знакомый Татьяны. Они поддерживали квакерские собрания, куда приходили и другие русские. Кроме того, они помогали мне с переводом на официальных встречах. Два раза в неделю мы брали уроки русского языка. С нами занимался хороший учитель, и к концу нашего пребывания мой русский был достаточен для выживания в этой стране, тогда как Росвита стала говорить довольно бегло. Уверенность вместе со словарным запасом она черпала из детективов Агаты Кристи в русском переводе.
Мы проводили по нескольку собраний в месяц для русских, которые интересовались квакерами. Росвита обычно готовила какую-то еду для шестерых или восьмерых визитёров, приходивших регулярно. На собраниях царила тишина, перемежаемая словами, когда кто-то желал поделиться своим опытом. И мы никогда не могли с уверенностью сказать, приходили ли эти люди узнать что-то о квакерах, или только затем, чтобы поесть, или за тем и другим.
Постепенно я привык к условиям жизни в России, о чём может свидетельствовать одна встреча, случившаяся на втором году нашей жизни в стране. Несколько месяцев я чувствовал себя неважно, у меня была легкая депрессия, и именно тогда я познакомился с Димой Леоновым, московским координатором «Мемориала», крупнейшей правозащитной организации, созданной в советское время. Они собрали и хранили множество файлов с данными о людях, которых отправили в ГУЛАГ. Вся эта информация существенно помогла реабилитации жертв в эпоху Горбачева. Я очень уважал Диму и часто посещал офисы «Мемориала», чтобы встретиться с ним и его коллегами.
Дима только что вернулся из непростой поездки в раздираемый войной Нагорный Карабах. Ему повезло, что он вернулся живым. Я сказал ему, что британские квакеры не уверены, хотят ли они продолжить работу своего офиса в Москве. Мы с Росвитой могли бы остаться в течение нескольких месяцев после того, как закончится наш текущий двухлетний контракт. Я сказал: «Я чувствовал бы себя более защищённым, если бы у меня были какие-то конкретные российские партнёры в каком-то чётко определённом деле. Например, обучение английскому языку или основам менеджмента, или для тренингов для учителей и психологов, – то, чем может заниматься Росвита. Я часто размышляю над тем, что я буду делать, с кем сотрудничать».
Дима улыбнулся и сказал, что такая открытость очень важна. «Вы – одни из немногих людей, которые нейтральны, вы – такая третья сила между противоречиями, которые раздирают россиян на части. Важно то, что вы слушаете и готовы слушать, нам важны ваши наблюдения. Ваша постоянная поддержка тоже очень важна».
Наши приоритеты
Нашими главными приоритетами было взращивание нежного растения веры и практики квакеров и содействие ненасилию. При этом мы признавали, что любой западный имплант может не соответствовать культурному и духовному настрою русских людей. Мы вместе работали над семинарами по воспитанию в духе мира. Росвита, прошедшая подготовку по психологии консультирования, при поддержке и при помощи русского психолога нашла возможность проводить семинары в Институте психологии по клиент-центрированной психотерапии, основанной на методах Карла Роджерса. В советское время преподавание психологии скорее опиралось на экспериментальные, а не клиент-центрированные методы психологии. Росвита нашла это полезным открытием, поскольку именно оно привело к проведению ею множества семинаров в Школе психологии, основанной одним из преподавателей Института, который хотел развивать клиент-центрированную психологию.
Я сконцентрировался на правах человека и на политических вопросах, в том числе я поддерживал контакты с сознательными отказчиками, не желавшими нести военную службу, с теми, кто помогал им, а также с сотрудниками и волонтёрами в «Мемориале». Через них у нас было много контактов со Светланой Ганнушкиной, очень смелой и выдающейся правозащитницей, – в 2011 году она была номинирована на Нобелевскую премию мира вместе с Олегом Орловым из «Мемориала». В годы нашего пребывания в Москве она была менее занята, чем сейчас, и мы часто наслаждались щедрым гостеприимством в её доме, где она присматривала за одним из своих внуков. Она помогала редактировать «Экспресс-Хронику», альтернативную газету, продвигающую идею прав человека и добрые межэтнические отношения. Она бывала в Азербайджане и Армении, организовывая встречу для армян и азербайджанцев в приграничном городе Газах. В её доме мы встречались с Арзу из Азербайджана, Анаит из Армении и Карен из Нагорного Карабаха во время гражданской войны за спорную территорию Нагорного Карабаха.
Работа журналиста
Моё удостоверение журналиста позволяло мне присутствовать на брифингах с политическими лидерами в пресс-центре в Москве и открывало двери в правительственные учреждения по всему бывшему Советскому Союзу. Раз в два месяца я писал для квакерского еженедельника The Friend и ещё статьи для Peace Media Service, издаваемого Джимом Форрестом в Нидерландах. Это издание распространялось среди организаций, выступавших за мир и справедливость во всём мире. Я познакомился с Джимом, когда он был Генеральным секретарем Международного братства за примирение (IFOR). Я гостил у Джима и его жены Нэнси в их доме в Алкмааре недалеко от Амстердама. Они приняли православие: Джим стал секретарем Православного братства мира, когда уволился с работы в IFOR.
Британский посол в России пригласил меня на ланч с другими британскими журналистами, находившимися в Москве. Он хорошо знал журналистов из крупных газет, таких, как The Times и The Guardian, они были ему хорошо известны. Я застенчиво представился как неизвестный до сих пор корреспондент The Friend! Его жена, которая присутствовала на мероприятии, впоследствии пригласила Росвиту и меня на чай в посольство. Она поддерживала благотворительные организации в Москве, работавшие с людьми с ограниченными возможностями, особенно детьми, и поэтому у нас нашлись общие интересы.
Как-то раз ранним вечером в начале сентября 1993 года мы возвращались в нашу московскую квартиру на трамвае. Вдруг вагон внезапно остановился, всем пассажирам пришлось выйти. Той ночью мы услышали отдалённую стрельбу из орудий и автоматов – уже поближе к нашему дому. Утром я увидел следы крови на дороге, ведущей в близлежащий телецентр. Обойдя несколько боевых машин, я увидел, что фасад телецентра разворочен танком. Терпение президента России Ельцина, в конце концов, лопнуло в его затянувшемся диалоге с российским парламентом, пытавшимся смягчить стремительный скачок в капитализм, который позволил нескольким людям стать миллиардерами, оставив при этом в нищете многих других. Подконтрольная президенту армия обстреляла Белый дом – здание парламента – и силой захватила телецентр (6). В тот день у меня были горячие новости для отправки в Лондон!
Для начала я послал новостные заметки в Британию и Нидерланды по факсу. Поскольку телефонная связь в Москве была ненадёжной, я отправлял послания в 4 утра, когда нагрузка была меньше. Однако факсовые послания пришли в виде нечитаемых полос факсовой бумаги. В конце концов стала возможной переписка посредством электронной почты через московского провайдера Гласнет, чьё название пришло от горбачёвского слова «гласность». И – что за находка – пробуждение в 4 часа утра мешает спокойному ночному отдыху.
Отец Мартирий и первое публичное квакерское собрание в Москве
Квакерские молитвенные собрания по-прежнему проходили в доме Татьяны Павловой после её возвращения из Америки. Люди собирались там в молчании, что способствовало спокойствию недвижимости и ощущению неизменного присутствия. Ещё в годы «холодной войны» Татьяна часто говорила мне: «Мы не одиноки в этом мире». Эта уверенность пронизывала буквально все наши собрания. Однако мы искали место, где квакерские встречи впервые в России могли бы проходить публично. Это получилось при помощи русского православного игумена Мартирия (Багина), которого я впервые встретил во время его визита в Великобританию в квакерском Доме Друзей в Лондоне в 1990 году. Ту поездку о. Мартирия организовал Оливер Мактернан, который встретил русского игумена во время визита Пакс Кристи в Москву годом ранее.
«Когда я был в Британии, – рассказывал мне отец Мартирий, – я познакомился с митрополитом Антонием Блумом, главой Русской православной церкви в Англии (7). Мы очень хорошо говорили в течение двух часов, пока он не спросил меня, кто пригласил меня в Великобританию. Когда я сказал, что пригласили меня католики, он оборвал нашу встречу».
«Ещё с младых ногтей я хотел служить Церкви; моя мама поддерживала меня в этом призвании. Один русский православный епископ посоветовал мне начать со службы у него в качестве секретаря в его литовской епархии, чтобы потом быть постриженым в монашество. Я провел несколько лет в монастыре в Сокольниках, прежде чем перебраться к нему в Вильнюс. Потом я узнал, что он тесно связан с КГБ, и мы согласились расстаться. Однако он помог мне стать священником русской православной церкви в Капотне».
Мы с Росвитой навестили его в этом сильно загрязненном пригороде на юго-востоке Москвы в 1991 году. Нам тогда предложили встать в церкви неподалёку от отца Мартирия за иконостасом, пока он совершал литургию. Он использовал большое кропило, чтобы обрызгать нас и собрание святой водой из кропильницы! После этого мы разделили трапезу с прихожанами, которые подарили нам икону Божией Матери. На обороте было написано христианское приветствие квакерам. Мы разместили его в красном углу нашей московской квартиры. Эта икона символизировала женственность Бога, универсальную архетипическую женщину творения. У отца Мартирия было много духовных чад, которые были преданы ему как своему духовному отцу. Они помогли ему перейти в Церковь Всех Святых на Кулишках рядом с Кремлем и бывшей штаб-квартирой КГБ, расположенной на Лубянке: когда-то КГБ использовал церковь как место допроса и, возможно, для расстрелов.
«Я чувствовал себя ответственным перед верующими и перед тем, чтобы молиться с ними согласно православной литургии, хотя я всегда считал себя принадлежащим к христианской церкви, а не только к исключительно русской православной церкви. В Церкви Всех Святых я практиковал дополнительную пастырскую ответственность по отношению к тем, кто сотворил преступление, поддался наркотикам или питию. Я приветствовал христиан всех деноминаций и конфессий, а также евреев, помнящих об антисемитизме моей Церкви. Я помог организовать несколько визитов католиков в Россию, в том числе кардинала Бэзила Хьюма, который имел конфиденциальные встречи с Патриархом и митрополитом Кириллом».
Отец Мартирий разрешил квакерам провести свои первые публичные молитвенные собрания в пристройке к храму. На самом первом собрании с нами была одна русская, которая тогда делала какие-то движения руками. Она сказала, что чувствовала, что это – место исцеления. Это было то самое место, где раненых русских солдат выхаживали после Куликовской битвы, когда впервые в России монгольское иго проиграло сражение. Князь Дмитрий Донской был благословлен там в 1380 году, прежде чем повести свои войска в бой.
Регулярные молитвенные собрания стали проводиться немного позже, они в течение многих месяцев проходили в очищенной от мусора подземной часовне этой церкви. Вниз вела лестница с железными ступенями, и зимой спуск по ним был довольно непростым делом. Подвальное помещение освещалось единственной лампочкой, свисавшей с потолка. Не было никакого отопления: приходившие на собрание люди заранее натягивали на себя несколько слоёв одежды, чтобы не продрогнуть в течение часа квакерского молитвенного молчания, за которым обычно следовал час общения. Тогда уже люди согревались чаем, заранее принесённым в термосах. В конце молитвенного молчания мы вставали в круг, держась за руки, стараясь поймать взгляд каждого из присутствующих. Этот обычай появился самопроизвольно, в стремлении признать и поддержать друг друга в этом обществе, всё ещё не отошедшем от десятилетий тоталитарного правления. В самой церкви на низких сводчатых стенах были видны фрески, их тщательно реставрировали христианские художники. После 70 лет запустения от былого великолепия осталась лишь десятая часть.
Первый русский квакер современной эпохи Татьяна Павлова, оставаясь прихожанкой РПЦ, приходила на эти собрания – это было уже после её возвращения из Америки. Подобно нам, она была очень тронута и одухотворена тем, что молитва творилась в таком святом месте. Практически никто из приходивших на квакерские собрания не были хорошо знакомы с духовными писаниями, поэтому Татьяна помогла людям понимать христианские корни квакерского пути. Она проводила предварительные встречи для знакомства с Библией и с литературой о квакерах. Американские квакеры оказывали ей финансовую помощь за такое участие: её скудное жалование научного сотрудника едва ли хватало на то, чтобы свести концы с концами – ей самой и её сыну, который желал стать православным священником. Она бралась за любые переводы, если возникала такая возможность, в стремлении получить хоть какой-то дополнительный заработок. Она продолжала заниматься исследованиями миротворчества, квакерскими публикациями, в том числе и переводом дневников Джона Вулмана, а также обширной биографии Мильтона, которая была опубликована уже после её преждевременной кончины в 2002 году (8).
Нам приходилось быть осторожными в отношении собраний квакеров в подвале под церковью Всех Святых. Максимум, что можно было сделать для того, чтобы как-то оповестить о месте Собрания, прикрепить небольшой листок бумаги с буквой Q – около лестницы с железными ступенями, ведущими вниз. (В кириллице нет буквы Q!) Как-то одним воскресным утром, когда я проходил мимо входа в храм, направляясь к нашей лестнице, меня попросили зайти в церковь. Я терпеливо дождался своей очереди, стоя среди православных верующих, желающих исповедаться перед отцом Мартирием. Батюшка прошептал мне: «Завтра сюда приедет Патриарх. Пожалуйста, сделайте так, чтобы не было заметно никаких следов присутствия квакеров». Патриарх собирался давать ежегодное благословение у памятника святым Кириллу и Мефодию, который находился неподалёку от церкви: они впервые принесли Евангелие в Россию в 998 году (9).
Я решил посоветоваться с кем-то из духовных чад отца Мартирия. «Может быть, квакеры доставляют слишком много хлопот»? – спросил я у прихожанки. «О, нет», – заявила она. Позже, около полуночи, отец Мартирий позвонил нам, подтвердив, что он всегда будет рад видеть квакеров и их молитвенные собрания в подвальной часовне. «Просто мы должны быть осторожными», – пояснил он.
Нас часто приглашали на встречи со старейшинами церкви, а также с родителями отца Мартирия, чтобы разделить трапезу с ними после литургии. Однажды мы видели его помощника, священника, который часто приезжал на службу нетрезвым. Верующие предпочитали исповедоваться перед отцом Мартирием, но он призывал половину паствы исповедоваться своему помощнику, который, как говорили, как-то раз сказал, что старухи признавались ему только в том, что они убивают тараканов! Наша квартира часто кишела тараканами, кстати.
Патриарх Русской православной церкви в конце концов отлучил отца Мартирия. Несколько лет спустя мы встретили его в изгнании, в Германии. Он тогда рассказал нам, что «были информаторы, которые донесли Патриарху, что я приглашаю христиан других конфессий в церковь. Они почти наверняка знали, что среди них были и квакеры. Сначала я получил несколько предупреждений, а затем Патриарх вызвал меня на допрос. Он обвинил меня в стремлении устроить “Церковь внутри Церкви” и настоял на том, чтобы я отказался от любых дальнейших связей с людьми, которые не являются русскими православными. На это я ответил, что этого сделать не могу, так как я верен Христу и Церкви Христовой. Он отлучил меня. Вскоре после этого моей матери сказали, что я должен немедленно покинуть Россию, так как стало известно, что есть люди, намеревающиеся меня убить. Хотя сообщившие об этом не могли раскрыть свои источники информации, они знали, что я буду убит теми же людьми или таким же образом, что и отец Александр Мень. Один российский журналист спросил у Патриарха о том, почему я покинул Русскую православную церковь и Россию. “Потому что он был врагом государства и Церкви”, – был ответ Патриарха».
Татьяна Павлова
Татьяна Павлова была прихожанкой РПЦ, ставшей первым русским квакером времен после холодной войны. Я очень высоко ценил многочисленные встречи с ней, которые находил вдохновляющими. Мы познакомились в 1983 году, когда Уильям Бартон выступил на совещании научных работников в Институте всеобщей истории АН СССР. Там она была специалистом по английской социальной истории семнадцатого и начала восемнадцатого веков, в том числе и истории квакеров и других радикальных движений в период гражданской войны в Британии и после. Тогда она только что опубликовала книгу о Джоне Беллерсе. Книжка попалась на глаза Елизавете Журавлёвой – она увидела её в киоске возле своего дома и купила несколько экземпляров. Уильяму книгу передал один из квакеров, который познакомился с Татьяной годом раньше. В книжке упоминались квакеры, так что встреча с Татьяной была для нас приятным сюрпризом.
Когда я встречался с ней просто для того, чтобы поболтать, или в поисках водительства, один или с другими квакерами, она любила повторять: «Вы знаете, мы не одиноки в этом мире». Божественное Присутствие было для неё повседневной реальностью на протяжении всего советского периода, когда её исследования и международные контакты были строго ограничены, – она не состояла в партии.
В её маленькой квартирке в шестиэтажном доме на юго-западе Москвы, в которой она писала свои книги, был угол с иконами: Татьяна была верующим человеком, прихожанкой РПЦ, как и ее мать, которая проживала с ней. Ещё на стенах в её квартире висели поразительные картины: два портрета Татьяны – кисти известного художника – и одна или две картины в современном стиле, напоминавшие мне Пауля Клее, в стиле модернизма, столь осуждаемом во времена Хрущёва за отсутствие признаков соцреализма.
Опыт Божественного Присутствия был очень важен для неё позднее, когда она писала роман о квакере-диггере Джеррарде Уинстенли. Этот человек на рубеже семнадцатого века вызвал гнев землевладельцев тем, что объявил британские общие земли собственностью простых людей. По его мнению люди имели право возделывать эти земли для того, чтобы заработать себе на жизнь. Про его социалистический трактат о коллективной собственности на землю знал Ленин, который разрешил внести имя Уинстенли в список других революционеров, перечисленных на колонне около Кремля. Это дало Уинстенли особую ауру, что позволило Татьяне посвятить часть своего времени написанию этого романа. Она хотела, чтобы в книге прозвучала убеждённость Уинстенли во Внутреннем Свете таким образом, чтобы читатели уловили легко различимую духовную нить, но чтобы при этом коммунистические цензоры не вычеркнули упоминание о Свете. Гравюры на дереве изготовил её полуслепой знакомый. Он хотел проиллюстрировать книгу своими гравюрами, показывающими свет, пробивающийся сквозь тьму. Это был такой сигнал читателям, – божественный свет мог пробиваться даже в советские времена официального атеизма.
Стела в Александровском саду с упоминанием имени Джерарда Уинстенли (Уинстенлей)
Она отправила текст книги советскому цензору, который отклонил первый вариант, но не по причине какой-то его особой духовной проницательности, а потому, что в реальной истории Уинстенли развёлся со своей женой. «Ни один правильный сторонник социализма не разведётся с женой», – сказал цензор. Это было явное лицемерие, поскольку в Советском Союзе уровень разводов был высокий. Татьяна напечатала несколько сотен страниц рукописи на старой советской пишущей машинке. (В конце концов британские квакеры подарили ей текстовый процессор). Теперь она должна была печатать другую версию, в которой Уинстенли остался бы верным своей жене. Только тогда книга была издана тиражом в сотни тысяч экземпляров, которые распространялись в маленьких киосках на улицах. Книга попалась на глаза Елизавете, ведущей подпольной экуменической группы, и так началось их знакомство.
Интервью Татьяны Павловой
Один британский квакер как-то заметил, что Татьяна Павлова обнаружила слабину в том, что она увидела в квакерстве двадцатого века в Британии и Америке. Слишком часто молчание квакерских молитвенных собраний казалось ей поверхностным, высказывания во время собраний касались чего-то сиюминутного, не было чувства общего понимания благоговения и чуда. Татьяна нередко чувствовала, что Друзья, озабоченные текучкой, повседневностью, уж боле не были мистиками с ощущением того, что за гранью.
Татьяна в течение нескольких лет боролась с раком, она скончалась в декабре 2002 года. Её русские друзья написали: «Те, кто был у истоков только что появившегося московского собрания, хорошо помнят глубокую духовную атмосферу, царившую на воскресных богослужениях, которые проходили в квартире Татьяны в 1990–1991 годах. Позже, в 1993–1994 годах, Татьяна с большим энтузиазмом проводила воскресные занятия по изучению Библии, на которых мы вместе учились понимать и чувствовать дух Писания. Её последними книгами, опубликованными посмертно, были биография Джона Мильтона (10), первая книга о великом поэте, написанная русским, и перевод на русский язык книги Хью МакГрегора Росса «Говорит сам Джордж Фокс» (11). В предисловии к своему переводу Татьяна написала: «Перед нами великолепный образец христианской духовной литературы, глубокой, искренней, горячей и чистой, сравнимой с лучшими образцами писаний религиозных мыслителей и проповедников всех времен и конфессий. Нет сомнений, что книга эта будет интересна не только историкам и богословам, но и всем искателям света Христовой истины».
Другие православные церкви
Мы посещали другие православные храмы, стояли на литургиях с прихожанами. Возле иконостаса, сбоку от него, располагался хор, изумительно подпевавший басовым речитативам священника. Они стояли лицом к алтарю позади триптиха, иконы-складни, кроме тех случаев, когда они выходили лицом к прихожанам и читали молитвы с ними. У церковных дверей всегда были нищие. Помню, один раз я зашёл в церковь с двумя этажами. На более высоком этаже шло крещение ребёнка; внизу – отпевание с открытым гробом. Русская православная церковь охватывает всю жизнь! Когда я покидал эту церковь, мужчина без ног на импровизированной тележке устремился к двери, стремясь получить милостыню.
Другие контакты с прихожанами Русской православной церкви
Иногда я ходил в Даниловский монастырь для того, чтобы поговорить там с священниками и чиновниками Отдела внешних церковных связей Московского патриархата. В их видении квакеры – со значительной оговоркой – были сектой без священников, иерархии и без истинной веры. Помню, как однажды заместитель руководителя департамента, огромный, как монах Тук, друг Робина Гуда, треснул кулаком прямо по столу, разделявшему нас, и прогремел: «России нужен сильный царь и сильная церковь». А я ещё подумал про себя, но не сказал: «Ага, и ещё поменьше сомнений, побольше тайной полиции и стукачей». Я как-то спросил русского православного мирянина: «В разговоре со мной вы до сих пор ничего не говорили и не упоминали ни одной женщины; у них, что, нет роли в вашей Церкви?» «А, – ответил он, – есть роль; они в Церкви нужны для того, чтобы заботиться о священниках, управлять хозяйством и практическими делами в наших храмах, и многое другое»!
Друзья в Санкт-Петербурге и Гатчине
Кто-то из шведских квакеров создал в Петербурге маленькую группу из русских, интересующихся квакерами. Мы познакомились с ними холодной зимой 1992, – в тот год замёрзло даже Балтийское море. В группе была и Ольга Долгина, которая преподавала английский язык в педагогическом колледже. Она переводила квакерский трактат Томаса Келли «Свидетельство преданности» на русский язык. Я помню, как мы сидели у неё дома в Колпино, и она рассказывала нам о трудностях перевода на русский язык книги с множеством слов и фраз из американской культуры. Мы попытались помочь, размышляя о значении нескольких явно проблемных фраз, которые едва ли имели эквивалент в русском языке и культуре. И всё равно её перевод в значительной степени передаёт духовность Друзей русским читателям, интересующимся квакерами.
Сергей Никитин, живущий в Гатчине, приблизительно в 40 км от Петербурга, получал информацию о квакерах переписываясь с Домом Друзей в Лондоне. Мы нашли его дом на улице Карла Маркса. Когда мы позвонили в дверь, то оказалось, что дома были его жена Ира и сын Егор. Ира, которая работала в цветочном киоске в городе, была нам очень рада, она показала нам их прекрасный деревянный дом со старинной резьбой на фасаде – Сергей некогда работал в реставрационных мастерских. Он выучил английский, слушая записи «Битлз», и вполне грамотно говорил на нём. Мы обсудили историю и практику квакеров, в том числе цель нашего служения в России. Наш разговор убедил Сергея установить контакт с группой квакеров в Санкт-Петербурге, хотя на поездку туда и обратно уходил полный день. Это положило начало его связям с квакерами, в том числе его участию в рабочих лагерях квакеров в Великобритании и, в конечном итоге, тому, что он стал ещё одним русским сотрудником в московском Доме Друзей. Его особенно интересовала история помощи квакеров в Бузулуке и уезде в начале ХХ века. Сергей побывал в этом городе несколько раз, в том числе и вместе с американским историком Дэвидом Макфадденом. Он даже написал предисловие для книги о работе квакеров по оказанию помощи. В книгу Макфаддена и Горфинкель Constructive Spirit, опубликованную в США, вошли и воспоминания бузулукских стариков о помощи квакеров, спасших их от голода. Позже Сергей стал директором московского офиса Amnesty International и совершил множество визитов в Азию, Европу и США в рамках своей работы по защите прав человека во всем мире.
Духоборы, молокане и меннониты
Поскольку квакеры и ранее встречались с духоборами и молоканами, христианами-пацифистами, имеющими много общего с квакерами, Росвита и я тоже очень хотели встретиться с ними. С распадом Советского Союза некоторые из них мигрировали из ссылки в Закавказье в Московскую область. Мы связались с ними через последователей Толстого, которых встретили в его московском доме и в музее Толстого, находящемся неподалеку, – там хранятся его архивы. Мы неоднократно бывали там на лекциях и встречах.
Лидер духоборов из Закавказья пришёл к нам на нашу московскую квартиру. Его семья собиралась поселиться в Тульской области, недалеко от Ясной Поляны, усадьбы Толстого. Местные жители были вполне рады переезду к ним духоборов, так как те славились своим хорошим хозяйством, а в тех краях чувствовалась нехватка молочных продуктов и мяса. Наш гость рассказал нам о надеждах и чаяниях духоборов в постсоветское время. Он сожалел о том, что их дети отказались от духоборских молитвенных традиций и от общинной жизни; они очевидно считали, что эти привычки слишком анахроничны. Духоборец пригласил квакеров посетить их фермерское хозяйство, но это приглашение всё ещё не реализовано. Позже к нам заходил другой лидер духоборов, из общины в Ростове-на-Дону. Он сказал, что после распада СССР между духоборами возникли конфликты по причине разного подхода к принципам и практике. Он пригласил нас в 1995 году приехать в Саскачеван на западе Канады – на празднование столетия сжигания оружия в Грузии. Увы, слишком далеко для нас.
Ещё к нам домой пришла как-то раз и группа молокан. Они носили простые одежды: у женщин на головах были белые платки. Они описали свою традицию богослужения, с пением гимнов. Они спели нам один из таких гимнов. Звучал он довольно однообразно, что, наряду со строгой дисциплиной старшинства, которую молокане продолжали практиковать, вероятно, отталкивало их детей, всё дальше отдаляющихся от них. Мы совершили два визита к амишам в Пенсильвании в 1999 году. Их пуританские, но достойные сохранения принципы, хотя и выглядели анахронизмом, напомнили нам духоборов и молокан.
В Москве мы часто навещали канадских меннонитов, семейство Клиппенштейнов, живших тут. Меннониты, как и квакеры – мирная церковь. Они помогали российским немцам-меннонитам эмигрировать в Канаду, что было невозможно при советской власти. Мы ощущали близость к Клиппенштейнам, поддерживали отношения с ними и после возвращения из России. А в 1980-е я помогал меннонитам провести в их берлинском центре семинар по теме мирного образования.
Мы посещали собрания экуменической группы, с которой я познакомился давно, ещё в дни их нелегальных встреч. Теперь они собирались открыто и к ним приходило больше людей, чем раньше. Одним из их лидеров был Сандр Рига. Группа была христоцентричной, как по своей духовности, так и через помощь больным и недоедающим, которых тогда было много из-за гиперинфляции и развала системы соцобеспечения.
Староверы и Виктор Попков
На квакерские собрания часто приходил Миша Рощин. Он был старовером и как-то пригласил нас на службу в старообрядческую церковь в Москве, обычно закрытую для посторонних. Красота литургии и богато украшенный интерьер церкви дополняли красоту русской православной церкви. Старообрядцы стремились быть верными православным традициям: они отделились от Русской православной церкви, когда в семнадцатом веке последняя провела реформы. От русских православных их отличало многое: использование двух перстов вместо трёх при осенении крестным знамением, другие иконы, приверженность к монотонности в песнопениях, отсутствие политональности, мужчины с длинными бородами.
Со старообрядцем Виктором Попковым я встретился в 1993 году на собрании миротворческого движения «Омега», выступавшего за этническую гармонию, мир и справедливость в регионах, затронутых этническими конфликтами. Туда меня привели опасения гражданской войны, которая могла разразиться после распада СССР. Виктору тогда было за 40. У него была борода, как у трёх старцев из рассказа Толстого. Его седые волосы были перевязаны резинкой. Виктор с двумя своими коллегами только что вернулся после двух с половиной месяцев миротворческой деятельности, проводимой ими в конфликтной зоне между Абхазией и Грузией. С помощью местной русской общины, которая считалась нейтральной по отношению к обеим сторонам, они помогали в обмене заложниками и в организации прекращения огня в этой местности. Виктор рассказал о недавнем обмене комбатантами между абхазской и грузинской стороной. Каждая сторона должна была обменять определенное количество заложников, но одна сторона включила в общее число заложников и четырёх убитых, которых они тоже собирались обменять. Тогда другая сторона убила четверых заложников, а затем отдала их вместе с живыми. Виктор занимался схожим посредничеством в других регионах Кавказа с 1989 года, он в значительной степени был вовлечён в ситуацию вокруг спорного анклава Нагорного Карабаха, который как армяне, так и азербайджанцы считали своей территорией. Взятие заложников было одной из худших черт нескольких кавказских конфликтов 1993 года.
В апреле 2001 года, когда Виктор доставлял медикаменты в Чечню, он был смертельно ранен там вооруженными людьми в масках. Российские войска долго держали его и его раненых товарищей на контрольно-пропускном пункте. К тому времени, когда они были доставлены в чеченскую больницу, Виктор умер, не приходя в сознание.
Как реагировать?
Нам трудно было понять, что мы должны делать. Некоторые русские находили унизительным тот факт, что люди с Запада были посланы для того, чтобы быть с ними. Один из таких людей как-то поделился с Росвитой: «Ужасно видеть, как некоторые из наших людей преображаются при иностранцах. Они становятся сладкоголосыми, ведут себя совершенно по-иному. Они надеются на какую-то личную выгоду». Трудность была двусторонней: как понять, чего от нас ждали русские? К счастью, мы не распределяли никакой материальной помощи. Мы стремились жить просто, не пользовались спецмагазинами, торгующими импортными продуктами питания за валюту. Наиболее ценным для нас было то, что русским нравилось, когда мы делились своими духовными рассуждениями, делились своим духовным опытом, такие откровения встречались с теплотой. Росвита помогала одной группе в деле обучения медиации. Когда она спросила их, стоит ли ей поискать финансирование для их посреднической работы, в ответ прозвучало: «Нет, привезите нам какие-нибудь книги, потому что именно они нам нужны, но желательно, чтобы и вы сами приехали снова, чтобы вы продолжали поддерживать нас своей духовностью. Вот что нам нужно».
Мирное обучение и ненасилие
В Москве уже существовала некоммерческая организация «Голубка», которая проводила семинары по разрешению конфликтов. Мы приняли в них участие. В проведении этих тренингов иногда участвовал американский квакер Джордж Лейки, приезжавший в Москву.
В 1987 году была создана организация «Учителя за мир», стремившаяся защищать духовные, эмоциональные и общественные ценности каждого ребёнка и учителя. Мы участвовали в одном из проводимых ими семинаров в Петербурге, это стало возможным через знакомого директора из Владикавказа. Наше участие привнесло интерактивную составляющую в семинар по умению разрешать конфликты. Складывалось ощущение, что российские учителя, похоже, утратили чувство самоуважения и достоинства, не были хозяевами своей судьбы, их назначали на работу без их выбора, они пассивно отсиживали на лекциях, записывая то, что им диктовалось, не имея при этом никакой возможности показать свою собственную значимость через взаимодействие в небольших группах. Мы чувствовали, что своим участием мы помогаем росту гражданского общества в России.
Контакты, полученные на этом семинаре, привели к аналогичным тренингам для учителей и студентов в Москве, Улан-Удэ в Восточной Сибири, в Запорожье на Украине, а также на Северном Кавказе.
Одесса
Известная нам группа, занимавшаяся медиацией, пригласила нас в Одессу. Мы отправились из Москвы в Одессу через Киев, на поезде. Ночью мы были разбужены пограничниками, желавшими проверить наши документы и визы. По всей видимости, Украина только что ввела новые требования к гражданам Великобритании – мы должны были иметь въездную визу. Пограничники велели нам покинуть поезд. К счастью, наши попутчики были настолько возмущены тем, что с нами так обращаются, что велели пограничникам немедленно выйти, что они и сделали! Общественный транспорт в Одессе был сильно переполнен, но нам удалось проехать по городу, и мы даже провели вечер в тамошнем роскошно украшенном оперном театре. Поскольку мы привезли с собой финансовую помощь жертвам сталинизма, мы пошли к пожилой женщине, живущей в бедной квартирке. Она показала нам раны, следы пыток. Позже мы получили от нее сообщение с благодарностью за помощь.
Владикавказ
Мы несколько раз ездили на семинары во Владикавказ. Путь на поезде до столицы Северной Осетии длился 43 часа, а маршрут проходил через территорию Украины. Когда проводница поняла, что у нас нет транзитной визы, которую мы должны были иметь, она заперла нас в купе. Чтобы нога наша не ступила на территорию Украины. Она заверила нас, что пограничники нас не потревожат, как это было при поездке в Одессу.
Екатеринбург (Свердловск)
По просьбе «Учителей за мир» Росвита осенью 1993 года совершила 29-часовую поездку на поезде в Екатеринбург, расположенный на восточной стороне Уральских гор. Она отправилась туда для проведения практических семинаров для понимания того, что такое конфликт и путей его разрешения. Участниками тренингов были учителя из железнодорожных школ, разбросанных вдоль Транссибирской магистрали. Некоторым из педагогов пришлось ехать шесть дней, чтобы попасть на пятидневный семинар.
В городском музее была представлена коллекция уральских самоцветов. Росвита была поражена их красотой, богатством цвета и формы. В то время у неё было ощущение, что русская жизнь застряла где-то посередине между красотой и уродством, разумом и безумием, творчеством и бесплодием, заботой и пренебрежением. Между этими крайностями балансировать было трудно. Как сказал ей тогда один попутчик: «Мы, русские, не можем найти золотую середину».
Когда Росвита приехала на место, она увидела, что участники семинара ужинают, пользуясь алюминиевыми вилками, всё проходит под какую-то жуткую музыку, льющуюся из хрипящей аудиоколонки. Кто-то уже танцевал: женщина в красном костюме и мужчина – весь в чёрном, с эффектной шляпой. Росвите их танец представился трагикомичным, как и вся ситуация. Вроде бы движения их были довольно умелыми и свободными, но всё же танец казался вульгарным и грустным. Екатеринбург был закрыт для иностранцев при советской власти по причине наличия там многих военных объектов. В этом городе расстреляли царя Николая и его семью. Росвита думала, что, может, именно из-за этого «Учителя за мир» получают передозировку подобными развлечениями?
Вечером участники чокались водкой, смеялись и танцевали под звуки громкой музыки, после чего все отправились на ночлег в студенческое общежитие. Росвите предоставили одну из лучших комнат. Там был сломанный телевизор, радио, которое не работало, настольная лампа, отремонтированная изолентой, и душ без воды, хотя воду пообещали на следующий день.
Из запланированных трёх семинаров, на которые позвали Росвиту, провели только два, но она была не очень сильно разочарована, потому что полученный от общения с учителями новый опыт определённо дал ей новое понимание русской жизни. Сибирские участники были гораздо менее скованы и более спонтанны, нежели москвичи.
Мафия и КГБ
Как-то в самом начале лета мы отправились по Москве-реке на теплоходе за город, где была возможность купаться. Однажды, прогуливаясь по дороге неподалёку от места нашего обитания, я увидел автомобиль. Машина остановилась, и вышедший оттуда пассажир спросил меня, не хочу ли я создать с ним совместное предприятие, чтобы продавать излишки товаров высокого качества, изготовленные советской оборонной промышленностью. На хорошем английском он рассказывал про какие-то силиконовые шарикоподшипники, которые ещё отсутствовали на западных рынках.
Я вежливо отказался, как – до этого – в другом, ещё более замечательном случае. У британских Друзей существовала такая Группа по вопросам правды и добросовестности в общественных делах (TIPA), этих отличительных признаков гражданского общества, особенно важных для прозрачности в управлении. Эта группа как-то раз попросила меня помочь с организацией приезда ветерана КГБ на одну из их встреч. Я подумал, что это довольно нелепое предложение, но из любопытства, которое, как известно, погубило кошку, я связался с группой отставных офицеров КГБ, подав запрос в Федеральную службу безопасности (ФСБ), преемницу КГБ. С ветераном КГБ я осмотрительно встретился возле станции метро рядом с Лубянкой, бывшей штаб-квартирой этой организации, в чьих подвалах было расстреляно много людей. К моему ужасу меня привели в тот самый подвал, чтобы я там встретился с его коллегами. Они были заинтригованы возможным приглашением выступить в Британии. Осознав их мотивы, я уклонился от детальной беседы, а потом отправил срочное сообщение в TIPA с рекомендацией не завязывать никаких контактов с ними.
Несколько дней спустя со мной связался человек, который привёл меня к ним. Теперь у него было деловое предложение. Подстёгиваемый любопытством, я отправился к нему домой: он жил в гигантском здании, явно выстроенном для высокопоставленных советских чиновников. Кроме него там был его сын и ещё несколько человек. «У нас имеются существенные запасы разных товаров для оборонных нужд России и другие товары, которые Запад наверняка хотел бы получить. Мы предлагаем вам деловое партнёрство, только вы и мы, это будет очень выгодно. Вам не нужно будет беспокоиться о мафии и о любых других проблемах безопасности. Мы контролируем их, как это всегда было и в прошлом». Прежде чем я вежливо отклонил их выгодное предложение и удалился из этой компании, я сказал несколько слов о вере и практике Друзей, о нашей приверженности правде и честности, и о том, что квакеры не имели и не будут иметь никакого отношения к военной промышленности.
Квакерский офис в Москве в 1994–1996
Нашу с Росвитой миссию продолжили двое британских квакеров: Патриша Кокрелл и Крис Хантер. Они находились в Москве в 1994–1996 годах. По окончании их миссии было дано начало Дому Друзей в Москве, и больше не было нужды в сотрудниках, присланных в Россию от Квакерской Службы Мира (QPS).
Дом Друзей в Москве и квакерские собрания
К моему огорчению в 1996 году QPS урезала большую часть своих средств для работы квакеров в России. Очаги насилия в бывшей Югославии заставили Центральный комитет организации перегруппировать средства и время сотрудников на цели смягчения межэтнических конфликтов в этой стране. Я участвовал в нескольких мероприятиях по урегулированию конфликтов в Хорватии, Боснии и Косово, а затем в рамках Шведского транснационального форума мира. По всей бывшей Югославии работали ещё несколько сотен иностранных НКО, тогда как в конфликтных регионах Кавказа, где квакеры установили много контактов, находились только одна или две организации. Одна из этих организаций, созданный квакерами Центр по миротворчеству и развитию общества, продолжал работу на Северном Кавказе и в 2012 году, несмотря на серьезные финансовые и политические проблемы.
Тем не менее, в 1996 году интернациональная инициативная группа, в состав которой вошли российские, американские, немецкие и британские квакеры, учредила организацию «Дом Друзей в Москве», миссия которой заключается в поощрении духовного роста и развития гражданского общества, особенно в России и на Украине, на основе взаимного доверия и общественного сотрудничества. Организация призвана обеспечивать стабильное и заметное квакерское присутствие в обстановке быстро меняющихся условий, реализуя тем самым на деле веру и практику Общества Друзей.
Поддержка гражданского общества со стороны ДД направлена на удовлетворение потребностей детей из уязвимых групп, детей-инвалидов, на поддержку проекта «Альтернативы насилию» (AVP) и на защиту права на отказ от военной службы по убеждениям. ДД не делает эту работу сам, но предоставляет скромное финансирование и поддержку силами своих сотрудников различным проектам, чьи потребности рассматриваются на ежегодных заседаниях его международного правления.
В Москве продолжают проводиться квакерские молитвенные собрания, получившие признание Всемирным консультативным комитетом Друзей (FWCC). Их участники получают поддержку через многочисленные переводы на русский язык квакерской литературы, в том числе и переводы Татьяны Павловой и Ольги Долгиной.
