Часть 1
Хроника составлена на основе писем автора, Теодора Ригга, своим родителям.
7 апреля 1916 г. Лондон.
Всё готово для моего отъезда в Россию. Через несколько дней я отплываю на пароходе из Ньюкасла в Берген, откуда уже поездом через Норвегию, Швецию и Финляндию, – в Петроград, где я присоединюсь к Уильяму Кэдбери, Джозефу Бёрту и Роберту Тэтлоку, уехавшим в Россию неделю назад.
19 апреля. Петроград.
Мы отплыли из Ньюкасла 10 апреля, и без каких-либо приключений прибыли в Берген на следующий день. Местность здесь очень красивая, очень живописны домики, разбросанные там и сям по крутым склонам. На вершинах холмов ещё лежит снег, но внизу его почти нет. Любовался красотами из окна поезда Стокгольм – Хапаранда. Кругом снег, деревья укутаны ослепительно белым снегом, от снега сгибаются ветви. В Хапаранде мы пересекли реку на санях и оказались в финском городе Торнео. В Финляндии железнодорожные вагоны очень удобные. К нашему составу периодически прицепляли вагон-ресторан. Кроме того, еду можно было купить и на станциях, где она выставлялась на специальных столах к подходу поезда. Платишь определённую сумму денег, и ешь сколько успеешь за короткое время стоянки.
В Петрограде на улицах снег большей частью либо убран, либо растаял, однако на Неве видны большие глыбы льда. Уильям Кэдбери и Джозеф Бёрт простыли, по этой причине бесед с местными властями было пока немного.
19 апреля – 4 мая. Петроград.
За это время мы имели несколько встреч с Британским послом и важными Российскими чиновниками по поводу нашего проекта помощи беженцам Западного Фронта. Все русские охотно помогают нам. Уильям Кэдбери, как глава нашей группы, получил рекомендательные письма для представления князю Львову и другим чиновникам, работающим в Земском Союзе и Красном Кресте в Москве.
7 мая. Москва.
Прибыли в Москву вчера. Здесь уже лето, кругом – зелень. Москва – исключительно живописный город с обилием церквей, с многоцветными куполами, золочёными крестами. Всё радует глаз, – величественные стены кремля, бульвары, утопающие в зелени.
Мы находим местные власти весьма дружескими по отношению к нам, стремящимися показать нам всё, что делается для облегчения тяжкой доли беженцев, нашедших приют в этом городе. Мы были поражены размахом и размером работ на этой ниве. В пригороде Москвы, в одном из центров для беженцев размещено около 3200 человек. Люди разных национальностей; поляки, литовцы, русские. Всё сделано для них. Они живут в хороших условиях, обеспечены пищей и одеждой, есть школы, церкви обеих конфессий: католическая для поляков и православная для русских.
Но, как нам поведали, многие беженцы с запада проживают в Поволжье, где условия жизни для них, особенно в деревнях, далеки от идеальных.
16 мая. Самара.
Уильям Кэдбери пятнадцатого числа отбыл в Англию, оставив Джозефа Бёрта, Роберта Тэтлока и меня продолжать изучение ситуации. Мы прибыли в Самару поездом шестнадцатого мая. У нас с собой были рекомендательные письма Самарскому губернатору, в земство, в общество Красного Креста. Местные власти оказали нам очень тёплую встречу. Губернатор искренне желал бы начала работы Друзей в губернии. Он сообщил нам, что в губернии проживают 170000 беженцев, многие из них пережили тяготы пути с запада, холодную зиму. Тысячи умерли от тифа и от общей неустроенности. Среди беженцев много детей-сирот, которые требуют большего внимания, чем то, какое им пока смогли оказать. Нам посоветовали поехать в Бузулук, уездный город на востоке Самарской губернии. Условия жизни беженцев здесь считались наихудшими.
В Самаре нам показали несколько центров для беженцев. Мы съездили во Владимировку, расположенную в 30 милях от города. Там нас встретил местный полицейский начальник, он сопровождал нас в Екатериновку, деревню, расположенную в трёх милях от реки. В ней проживает много беженцев. Везли нас в роскошном экипаже, запряжённом тройкой вороных, в красивой упряжи, кучер одел свой лучший наряд. Всю дорогу мчались очень быстро. В деревне нас встречал Голова; нас поселили в доме для гостей, принадлежащем самой деревне.
Несколько часов мы провели с беженцами. Они живут в трёх больших домах, которые отданы в их распоряжение. В каждом доме размещается около 50 человек. Поляки помещены отдельно от русских по причине религиозной, и, как нам пояснили, по причине различия в пище.
Поляки в основном из западной части Польши, русские беженцы – из Гродно, Холма, Люблина, Минска. Мы узнали, что власти обеспечивают жильём, дровами и керосином, но жить беженцы должны на жалованье, размер которого был определён в сорок [копеек ?] в день на человека. Беженцы выражали своё недовольство в связи с тем обстоятельством, что жалованье на пропитание выдавали с задержкой, а одеждой не обеспечивали вообще, хотя обеспечивать должны были. Мы видели несколько улыбающихся лиц, хотя все эти люди многое пережили; потеря детей, смерть близких, тяготы пути из далёкой Польши. Вспоминаю одну женщину, которая рассказала, как им вдвоём с мужем повезло, что они довезли всех своих детишек в Самару. Их путешествие длилось много недель и было очень тяжким Теперь эта женщина осталась одна; её муж был призван на воинскую службу, но она считала, что она теперь и одна справится со всеми трудностями.
7 июня. Бузулук.
В Самаре перед отъездом в Бузулук нам дали рекомендательные письма к тамошним работникам земства и административным чиновникам. Представитель губернатора и земские работники встретили нас очень тепло. Впрочем, некоторые из них никак не могли взять в толк, почему это мы интересуемся беженцами, и подозревали, что наша предполагаемая работа с беженцами, – это часть какого-то плана союзнической дипломатии в России. Земство дало обед в нашу честь. Для нас организовали поездку в деревни, где беженцев расселили среди местных крестьян. Нам поведали о трудностях, с которыми столкнулись при сохранении медицинской помощи в сельских районах, что власти были вынуждены закрывать больницы и амбулатории из-за нехватки медицинских работников.
Стояло лето во всей своей красе. Мы решили провести здесь две недели с тем, чтобы осмотреть как можно больше, ознакомиться как можно лучше с условиями жизни беженцев в разных деревнях, с работой некоторых земских больниц и амбулаторий.
Наша первая поездка была в северную часть Бузулукского уезда. Мы отправились в деревню Могутово вместе с земским секретарём и нашим переводчиком, мисс Манир. Как нам рассказали, в этой деревне был большой дом, в котором никто не жил. Он принадлежал табачному купцу. Мы думали, что этот дом мог бы отлично подойти для того, чтоб стать детским домом. К нашему удивлению, нам подали старенький автомобиль.
Забегая вперёд, скажу, что это был единственный автомобиль, который мы видели в этих краях в течении последующих двух лет нашей жизни там. Рывками и скачками автомобиль довёз нас до Твердиловки, нашей первой остановки на пути на север. С этого момента машина отказалась служить людям, так что мы вынуждены были пересесть на тарантасы, на которых мы и передвигались всё оставшееся время. В какой-то деревне недалеко от Твердиловки, может быть, в Лоховке, наш проводник организовал нам встречу со священником местного прихода. Это был сравнительно молодой человек, много знающий, пекущийся о благоденствии и улучшении жизни крестьян. Он буквально настоял на том, чтоб вся наша группа осталась с им пить чай. Ему были очень интересны иностранные гости, он задавал массу вопросов, давал много полезных советов касательно нашей предполагаемой работы с беженцами. Едва мы окончили чаепитие, как к крыльцу поповского дома подкатило два великолепных экипажа. Мы узнали, что эти экипажи предоставлены соседским помещиком, который, в свою очередь, настаивал на том, что наша группа непременно должна посетить его и переночевать в его имении. Фамилия этого человека была Жданов. Его владения занимали около 1000 акров как пахотных земель, так и лесных угодий. Мы все взобрались в пролетки и помчались в имение Жданова. Здесь нас поджидало ещё одно чаепитие, и хотя мы только что отошли от стола священника, волей-неволей пришлось принять участие в ещё одном роскошном пиршестве.
Нам было интересно познакомиться с семьёй Жданова, с его усадьбой. Двое их сыновей были на войне, но с ними проживали две дочери, одна из которых была замужем. Жили они в удобном деревянном здании. Земли вокруг содержались в порядке, как и само здание. Наши новые гостеприимные знакомые встретили нас с интересом. Для них это было большой редкостью,- повстречать англичан, побеседовать с ними. Они интересовались нашими планами по работе с беженцами. Только мы успели отойти от второго за этот день чаепития, как позвали к обеду. Обед состоял из пяти или шести блюд, что переполнило нас полностью. На следующее утро мы продолжили наш путь в Могутово, где осмотрели большой дом табачного купца. Он был вполне в исправности, окрестности тоже радовали глаз. Так что мы решили, что после кое-каких изменений и починок этот дом будет вполне подходящим для размещения 80-100 детей беженцев с персоналом для присмотра за ними. Деревня Могутово оказалась в более хорошем положении, если сравнивать с деревнями, которые мы миновали по пути сюда. Вокруг деревни были леса с соснами и берёзами, что давало основания полагать, что с дровами проблем не возникнет.
Когда мы беседовали с волостными чиновниками, появился посланец от мадам Стабеус, жившей поблизости. Она приглашала нас отобедать, а также переночевать в своё поместье. Семейство это хорошо известно в Российском Обществе. Мадам Стабеус была когда-то фрейлиной у царицы. Очевидно за свою службу семейству Стабеус был либо дарован, либо продан по необременительной цене большой участок земли, некогда составлявший 30 квадратных миль по площади. У них по прежнему были очень большие владения. Частично это были леса, но большая часть земель была возделана, главной культурой была пшеница. Обычно на них работало много работников. Очевидно, многие крестьяне жили на земле, принадлежащей Стабеус, и потому должны были отрабатывать какое-то время на помещиков. Во время войны мадам справлялась со всем хозяйством при помощи управляющего, у неё работали около 30 военнопленных (в основном немцы). Она была строгой и требовала от всех соблюдения строгой дисциплины и послушания.
Её особняк представлял из себя большое здание с разными крыльями для гостей и для прислуги. Сама мадам Стабеус жила в центральной части, в хорошо отделанных и обставленных комнатах. Очевидно, что мадам Стабеус когда-то устраивала роскошные приёмы, но это было нарушено войной. Мы обсуждали многие аспекты сельской жизни с мадам, говорили о трудностях, которые она превозмогает , пытаясь поддерживать хозяйство на должном уровне, она давала характеристики местным крестьянам. Предупреждала об их необязательности и неряшливости. Мы провели замечательный вечер. Ужин был прекрасный, спальни наши очень удобны.
На следующее утро мы распрощались с нашей гостеприимной хозяйкой, и направились в Державино, где, как мы знали, находились небольшая больница и амбулатория. В мирные времена эта больница обслуживала крестьян всей северной части уезда. Теперь же, по причине нехватки медицинских работников, и амбулатория, и больница были закрыты.
После консультаций с волостными чиновниками мы продолжили наш путь на восток, вдоль реки Боровки. В этих краях всё выглядело довольно хорошо, люди жили на небольших фермах, которые здесь называют хуторами; беженцев в этой части уезда было немного. Тем временем мы проследовали от водораздела Боровки к реке Ток, и продолжили наше путешествие на восток. Теперь мы проезжали через татарские деревни с живописными мечетями, узкими улочками и своеобразными домами.
Эти татарские деревни обычно располагаются в укромных местах. Ощущается атмосфера какой-то как бы секретности, – в отличие от русских деревень, с их широкими улицами, издалека видными церквями, неопрятным видом. Мы осмотрели амбулаторию и больницу в Плешаново, и были приятно удивлены условиями работы и штатом сотрудников.
В этих местах есть немецкие деревни, в них издавна живут немецкие поселенцы. В такие деревни поместили беженцев из Риги, тоже говорящих по немецки. Отличительная черта этих деревень – чистота и аккуратность. Вещи довольно редкие, если говорить о русских деревнях. Мы встречали интеллигентных людей, которые гордились своими фермами и домами, Продукция их хозяйств была отличной по качеству. Впервые за всё время путешествия мы видели хорошее масло.
На обратном пути в Бузулук мы остановились в Грачёвке. Здесь был больничный центр, обслуживавший население волостей Талли, Ключей и Кузьминовки. В Грачёвке нашли приют около 700 беженцев из русской части Польши.
(Замечу, забегая вперёд, что Грачёвка стала важным центром квакерской работы по оказанию помощи голодающим в период голода 1921–1923 г.г. Грачёвка расположена на расстоянии 30-35 миль к северо-востоку от Бузулука.)
После краткого отдыха в Бузулуке, наша группа подвела итоги инспектирования медицинской работы и работы с беженцами в сельской местности.
Нам рассказали, что больницы как в Любимовке, так и в Андреевке тоже были закрыты, а между тем там, и в соседних деревнях проживало много беженцев. Тогда мы направились туда. Мы провели день в Любимовке, потом поехали в Андреевку, после чего вернулись в Бузулук. Условия, в которых жили и беженцы, и местные крестьяне этой южной части уезда произвели на нас удручающее впечатление. Уровень жизни был очень низок, беженцы испытывали нужду. Закрытие больниц в Андреевке и Любимовке весьма усложнило жизнь и местного населения, и беженцев южной части Бузулукского уезда, а также прилегающей территории Уральского уезда. Волостные чиновники проявили большую заинтересованность в открытии больниц в этих двух деревнях, и обещали своё самое активное содействие.
По возвращении в Бузулук мы ещё раз проконсультировались с земством об их отношении к идее нашей работы в Бузулукском уезде, и вскоре представили им наши предложения:
1. Открытие и обеспечение штатом больницы и амбулатории в Любимовке.
2. Открытие детского дома в доме табачного купца в Могутово, и открытие там же амбулатории, что могло бы частично компенсировать закрытие больничного центра в Державино.
3. Открытие центров для трудоустройства беженцев в Любимовке и других деревнях, как только для этого найдётся необходимый штат.
4. Раздача одежды и спецпитания для беженцев в деревнях по соседству с больничными центрами.
Эта программа земством была одобрена, и нам была обещана всяческая помощь в проведении нашей работы.
Отчёт с описанием наших предложений по работе в Бузулукском уезде был готов для представления Квакерскому Комитету Помощи Жертвам Войны в Лондоне. Джозеф Бёрт, который возвращался в Англию, любезно согласился лично представить сей отчёт на рассмотрение.
Я же с Тэтлоком засел за более точную оценку наших требований, необходимых для набора штата и поддержки проектируемой работы. Наш первый шаг был – снять дом, который мог бы служить нам и как офис, и как место, где мы все будем жить. Я снова посетил Любимовку и Могутово с тем, чтобы уточнить какого рода переделки и ремонтные работы требуются в тех двух домах, что будут центрами. Также было уделено внимание вопросу меблировки, обеспечения кроватями, продовольствием, дровами.
Первая партия медицинских работников и работников помощи из Англии прибыла в Бузулук к концу августа. Там были замечательные люди. Главным медиком был д-р Дж. Тэйлор Фокс. Среди работников помощи были известные нам по работе во Франции и Сербии Флоренс М. Барроу, Дороти Уайт, Мэри Паттисон и Элеанор Линдсей.
Теперь наступило время для более детального планирования наших работ, и размещения нашего штата в Любимовке и Могутово. Одной из наших трудностей было отсутствие нужного числа переводчиков, способствовавших бы более полноценному использованию наших сотрудников. У нас были мисс Манир, которая оказала нам неоценимые услуги на раннем этапе переговоров с местными властями, мисс Уэбстер, и мисс К. Жукова, которая приехала из Ростова немного попозже.
Главной задачей мы определили для себя начало работы больницы в Любимовке. Для отбора детей в детдом в Могутово надо было ещё провести обследование семей беженцев. Д-р Дж. Т. Фокс, Элзи Фокс, Дороти Уайт, и необходимый штат сиделок отправились в Любимовку для начала работы больницы, и для подготовки трудоустройства беженцев, начатого позднее. Флоренс Барлоу, с помощью других работников, занялась обследованием семей беженцев в окрестностях Любимовки и Андреевки.
Лето подходило к концу, для успешного продолжения нашей работы зимой нам надо было срочно заняться закупкой топлива и зимней одежды, ремонтом наших домов.
Практически никто из нашей группы не жаловался на тяжёлые условия, что само по себе говорит о многом. Всё-таки это было довольно непривычно для многих из нас – оказаться в маленькой российской деревне, милях в шестидесяти от Бузулука, пробыть там всю зиму, не имея возможности куда-нибудь выбраться. Теперь, по прошествии многих лет, я расцениваю это как чудо, – то, что наша группа довольно счастливо прожила ту первую зиму, раскиданная по удалённым деревням.
Вторая часть работников из Англии прибыла поздней осенью. Их приезд позволил нам завершить укомплектование штата детдома в Могутово, и открыть центры для беженцев в Богдановке и Ефимовке.
Осенью и зимой 1916–1917 г.г. моя работа заключалась в обеспечении необходимым, и в поддержании сообщения между центрами. Более половины времени я проводил в разъездах, – летом и осенью – в тарантасе, зимой – в санях. Летом жара доходила до 90° по Фаренгейту, зимой мороз бывал 60°F. Иногда так получалось, что за день добраться до места не удавалось, тогда я останавливался на ночёвку в домах у крестьян. Объезд наших четырёх центров, расположенных на юге уезда, занимал добрую половину недели, при этом надо было оставаться на ночлег в одном или двух центрах.
14 октября 1916 г. Бузулук.
В течении последних нескольких дней мы организовывали переезд нескольких семей беженцев, а также сирот из южной части уезда в наш дом в Могутово. В некоторых семьях отцы либо умерли, либо их нет. Перевезти этих людей оказалось труднее, чем мы себе это предполагали. На телегах их надо было доставить на ближайшую железнодорожную станцию, что находилась на расстоянии порядка 60 миль. Далее поездом – до Колтубанки, это ещё 30-40 миль. Туда они прибыли поздно вечером. От Колтубанки до Могутово ещё миль 25, опять на подводах. Дороги в ужасном состоянии в это время года; кругом – непролазная грязь. На обеих станциях для кормления беженцев в пути были устроены пункты питания.
Наши работницы делают выдающуюся работу. В течении последних двух месяцев они разъезжают по деревням на юге уезда, проводя в каждой деревне некоторое время, чтоб ознакомиться с ситуацией, в которой находятся беженцы, кроме того они раздают одежду и обувь. Для беженца это очень много значит, – увидеть приветливое лицо, почувствовать, что кто-то принимает участие в их жизни, в их трудностях.
14 ноября 1916 г. Бузулук.
На прошлой неделе я помогал переезду трёх детей – сирот из южных волостей – в Могутово. Это были девочка двенадцати лет, восьмилетний мальчик и трёхлетняя кроха. Я ехал с ними до Колтубанки на поезде миль 40. Вагон был просто набит крестьянами со скарбом, так что мне надо было следить в оба за моими пассажирами и их пожитками.
Переезд беженцев в Могутовский дом завершен, чему мы очень рады. Было бы гораздо труднее осуществлять это, если бы мы не успели до того, как выпадет снег.
30 декабря 1916 г. Бузулук.
Мне пришлось провести довольно много времени в разъездах в течении последних недель. В двух случаях мне пришлось переночевать в крестьянских домах, поскольку пурга не дала мне добраться до места за день. Я помогал в организации небольших предприятий, таких, например, как тканье, для женщин-беженок. Что-то эти женщины делают на дому, но тканье одежды производится в нашем помещении. Для обеспечения работой требуется много всяких материалов и инструментов.
Зима уже давно наступила, повсюду – толстый слой снега. Снегом заметены заборы вокруг больницы в Любимовке, деревенские избы почти полностью утонули в сугробах.
Недавно я вернулся из поездки в наши южные центры Бузулукского уезда. В каждой из трёх деревень – Богдановке, Любимовке и Андреевке работает по одному нашему сотруднику. Во всех центрах я побывал на рождественских праздниках для детишек беженцев. Ребята веселились вовсю. Ёлки были разукрашены звёздами. Эти дети никогда не видели такого великолепия, они были в полном восторге от сверкающих рождественских ёлок и глазели на это чудо.
А в Андреевке в добавление к рождественской ёлке мы устроили небольшой театр теней на белом экране. Представление имело большой успех, ребята хохотали без умолку. Гвоздём спектакля стала сценка, показывающая одного из наших работников, поедающего длиннющую гирлянду сосисок (сделанную из резинового шланга).
31 января 1917 г. Бузулук.
Мы открываем новый центр помощи в деревне Ефимовка. Я занимался ремонтом помещений, которые мы будем использовать в своей работе. Кроме того мы приобретали материалы, необходимые для работы этого центра. Это довольно долгое и хлопотное дело, ибо кое-что надо было покупать в Самаре, потом как-то организовать доставку поездом в Бузулук, а уже оттуда – на санях в деревню Ефимовка.
Последние время стоит очень холодная погода, -60° мороза по шкале Фаренгейта. Езда в санях по такому морозу не очень-то приятное занятие. В Бузулуке тропинки протаптываются вдоль дорог, с которых снег отбрасывается лопатами, так что местами они идут на высоте чуть не пять футов.
22 февраля 1917 г. Могутово.
Я навещаю детский дом в Могутово. Приятно смотреть на детишек в столовой, с их жадным аппетитом, немного уже смягчённым, по причине их общения с английским персоналом. Ведение такого хозяйства – задача не из лёгких. Каждую неделю требуется очень много дров для отопления большого здания, в это зимнее время поставка продуктов должна проводиться в крупных масштабах, постоянно надо пополнять запасы разных товаров. В основном всё это должно доставляться из Бузулука. Зимой же тяжелогружёные сани не всегда могут преодолеть снежные заносы на дорогах, и доставка порой задерживается на неделю, а то и дольше.
2 марта 1917 г. Бузулук.
Недавно у нас был мороз 83°F. Это – рекорд. В санях ездим надев по две шубы, и всё равно наши бутерброды, прихваченные с собой из дома, замерзают уже к полудню, да причём так, что в них невозможно даже вонзить зубы.
Сейчас я нахожусь в Бузулуке, который теперь я называю своим домом. Здесь наша штаб-квартира. Нас тут трое, но редко такое случается, что мы все можем собраться втроём. Кто-нибудь, да в разъездах. Чаще всего это я. Как приятно возвращаться обратно домой, в Бузулук, и я радуюсь, когда на горизонте завиднеются кресты и купола Бузулукских церквей. Это значит, что скоро я буду дома. Здесь мы ощущаем некоторую свободу, недостижимую в той мере в других местах. Здесь мы можем отбросить некоторые формальности, забыть о каких-то трудностях. Приятно узнать те мировые новости, которые доходят до этой части России, наслаждаться неторопливой беседой на самые разные темы с моими коллегами.
Поездка в санях, или путешествие в Могутово.
В этой части России снег выпадает в конце ноября или в начале декабря. И до самой апрельской оттепели всё кругом укутано снегом. Мало-помалу санными полозьями накатывается снег на дорогах, связывающих между собой деревни Бузулукского уезда. Снег по обеим сторонам от колеи не затвердевает, поэтому. когда дует ветер, в лицо бьют мельчайшие частички снега. Иногда на поверхности снежного покрова лежит как бы покрывало из сухого снега.
Зимой поездка в Могутово особенно интересна, так как довольно большая часть дороги проходит через сосновый лес. Ближе к Бузулуку санный путь идёт по степи, по равнине, покрытой снегом.
В той поездке, о которой я собираюсь рассказать, нас было трое в санях, – двое сотрудников нашей группы и возница. Как только мы выехали из Бузулука, сани понеслись по извилистой дороге, что вела к Твердиловке. Полозья временами съезжали с накатанной колеи, и тогда снег бурунами взметался вокруг.
Там, где колея была гладкой, сани катились легко и плавно, но в некоторых местах путь был припорошен снегом, что вело к накатыванию снежных ухабов, и езда скорее напоминала плавание в раскачивающейся лодке. Некоторые склоны были крутые, и сугробы были ближе друг к другу. Сани со скрипом преодолевали впадины между сугробами.
В Твердиловке мы перекусили бутербродами и пополудни продолжили наш путь, уже с новым возницей, и на новых санях. Вскоре мы въехали в сосновый бор, через который пролегал десятимильный участок пути в Могутово. Вид леса изменился по сравнению с тем, каким я его видел последний раз осенью. Все сосны были как будто разукрашены рукою волшебника. Стволы искрились белым, ветви были украшены снежными гирляндами, подчас изгибаясь под непосильной тяжестью снега.
Санная колея через лес узка, а снег по краям дороги мягкий и глубокий. Трудно разминуться двум саням. Вдруг впереди нас показались гружёные сани, двигавшиеся навстречу нам. Тот возница отказался съезжать с наезженной колеи, так как с таким грузом ему потом будет не въехать обратно на колею. Волей-неволей нам пришлось съехать с дороги, чтоб дать проезд гружёным саням. Лошади наши упёрлись и не хотели сходить с наезженной колеи, и лишь только замах кнутом заставил коренную ступить в снег. Она провалилась почти наполовину. Мы застряли в снегу. Все трое мы выбрались из саней, причём снег был нам выше колена. Возница понукал лошадей в попытке выбраться на проторенный путь. Мы тянули несколько ярдов, но сани вновь остановились. Дав лошадям немного передохнуть, мы продолжили: тянули лошадей за уздцы, тянули сани, и, потихоньку выбрались из глубокого снега на колею.
Когда мы выехали из леса, началась пурга. Всё вокруг исчезло в белых взвихрениях. Неукутанные части лица мгновенно стали уязвимыми мишенями для мельчайших ледяных стрел. Мгновенно мы были покрыты снегом с головы до пят. Впереди не видно ничего далее чем на десять ярдов, никаких следов. Оставалось довериться лошадям, которые везли нас по проторенной дороге.
Внезапно лошади провалились в снег; мы съехали с дороги, но куда – вправо или влево – никто не мог сказать. Лошади сворачивают вправо, по направлению к тому, что должно быть дорогой; нам повезло, ибо вскоре коренная выходит на накатанный снег, – это дорога.
Впереди видны смутные очертания крестьянской избы. Должно быть, мы въезжаем в деревню Могутово; наконец то мы спасены; с лёгким сердцем мы катим к Могутовскому Дому. Хорошо укрыться там от пурги. На следующий день после такой снежной бури погода может быть замечательно прекрасной. Воздух кристально чистый, солнце сияет вовсю, ничто не нарушает тишину и покой. Снег лежит как широкое сверкающее море, чья гладкая поверхность лишь слегка искажена маленькими волнами. Лес стоит заколдованный, его деревья выкристаллизованы в белом – всё как в сказке.
17 марта 1917 г. Бузулук.
Становится постепенно теплее, дней через двадцать начнётся оттепель. Когда это случится, многие деревни станут отрезанными от мира, через тающий снег и разлившиеся реки будет не проехать ни на телегах, ни на санях. Завтра я отбываю для того, чтоб снова навестить наших сотрудников в южной части уезда. Некоторые из них слегли по причине сильнейшей простуды, причём в двух случаях простуда перешла в пневмонию. Мне же до сих пор удавалось избежать простуд, несмотря на то, что я много разъезжал зимой в любую погоду.
2 апреля 1917 г. Бузулук.
В России происходят знаменательные события; революция была принята населением Бузулука, прошла небольшая демонстрация; прошли с флагами, какие-то здравицы, немного речей, но всё обошлось без беспорядков. Вся эта часть России кажется, вполне поддерживает революцию; великий день для России; возможности впереди – головокружительные; может быть, это начало новой эры.
Двое из нас, д-р Дж. Т. Фокс и Р. Р. Тэтлок, исследуют возможность начинания работы для беженцев из городов Вильно и Гродно, живущих в районах. Я лично не думаю, что мы сможем много сделать в этом направлении сейчас, поскольку несколько наших работников отбывают в Англию.
13 апреля 1917 г. Бузулук.
Наступила оттепель, и вся равнина вокруг Бузулука покрыта водой. Река Самара поднялась на 30 футов, затопив поля на много миль вокруг. Мы видели, как глыбы льда разных размеров и всевозможных очертаний плыли вниз по реке. Мы давали им имена в зависимости от их размеров и контуров: там были Ирландия, Англия, Австралия и пр.
У меня состоялась интересная поездка в Любимовку и Богдановку ещё на ранней стадии потепления. До Погромного мы доехали без особых приключений, но на пути в Логачёвку дорога была покрыта таявшим снегом вперемешку с водой. В ямах и колдобинах стояла вода. Наши сани часто застревали в талом снегу, так что в конечном итоге мы с возницей большей частью прошли весь путь до Логачёвки пешком. Это заняло много времени, поскольку мы часто проваливались в воду со снегом почти по колено. В Логачёвке меня определили на постой к замечательной крестьянке, которая накормила меня и высушила мои одежды. Поскольку никакое транспортное средство не могло передвигаться по такой дороге, я решил отправиться в путь пешком, и преодолеть эти 20 миль до Любимовки, переходя вброд все ручьи и реку Бузулук. За всю дорогу мне повстречался только один человек. Он, как и я, брёл по слякоти и мокрому снегу, но в противоположном направлении. Работники в Любимовке были удивлены моему появлению; они не предполагали, что кто-нибудь из Бузулука сможет до них добраться в эту пору.
16 мая 1917 г. Бузулук.
Зима кончилась, внезапно настала та самая замечательная летняя погода, которой славится эта часть России. Это лучшее время года, вся степь покрыта цветами, живая зелень так сильно разнится от снега, который мы только и могли видеть всю зиму. Крестьяне и беженцы, просидевшие практически всю зиму по домам, снова на свежем воздухе, наслаждаются солнечным светом и весной. И овцы, и прочий скот резвится; они, как и мы, радуются приходу весны.
16 июня 1917 г. Бузулук.
Сейчас – самое лучшее время года. Дни стоят солнечные, яркие, но ещё не очень жарко. Деревья покрыты листвой, степь ярко зелёного цвета, в лесах множество цветов.
Сегодня я ходил на базар в Бузулуке. Крестьяне съехались из разных мест, привезли с собой свою сельскохозяйственную продукцию, самодельные товары на продажу. На нижнем рынке, как его называют, продаются дрова, уголь, мясо, зерно. Есть ещё другой рынок, расположенный в центре города. Здесь можно найти яйца, домашнюю дичь, молоко, масло, а также широкий выбор тканей, ковров домашнего изготовления, пряжа и пр. и пр.
17 июля 1917 г. Бузулук.
Самое жаркое время наступило. На термометре 100°F в тени. Мы живём постоянно обливаясь потом. В малых центрах условия ещё хуже, удобств нет никаких, так что жизнь там не в пример труднее нашей.
Недавно мы организовали переезд ещё 30 детей-сирот на некоторое время из одного из Самарских приютов в наш детдом в Могутово. В Самарском приюте детей очень много, условия там неудовлетворительные, ребятам негде поиграть на улице.
За всё это время, начиная с апреля, дождей прошло не очень много, что ухудшает виды на урожай. Возможен уже второй неурожай. Что приведёт к тяжёлой и трудной зиме.
18 августа 1917 г. Бузулук.
Мы живём в неспокойное время в России. Князя Львова во главе правительства сменил Керенский. Сделаны попытки усилить дисциплину в армии, а также усилить контроль над всевозможными фракциями, которые подрывают мощь страны. Однако не всё так безоблачно, и России предстоит ещё, вне сомнения, пережить тяжёлые времена прежде чем наступит стабильность.
Ничего хорошего будущей зимой ожидать не приходится. Урожай бедный. Цены на товары широкого потребления резко подскочили, транспорт находится в жутком состоянии. Население больших городов, таких как Петроград, Москва, испытывает нужду в пище, дровах, одежде. По прежнему с запада приезжают беженцы, они устремляются на юг и восток. Из-за плохого урожая в тяжёлом положении окажутся как беженцы, так и местное население, особенно те, кто живёт в южной части уезда. Скудость питания несомненно подорвёт здоровье крестьян и сделает их восприимчивыми к многим болезням.
9 сентября 1917 г. Бузулук.
Последние две недели были для нас запоминающимися поскольку, наконец, прибыла группа из шести американских работников Помощи. Они приехали из Филадельфии, и в большинстве своём – члены Общества Друзей. Все они – способные женщины, будут в значительной степени способствовать нашей работе. Я и не знал, что в Америке по прежнему среди квакеров используется особый, квакерский стиль речи. В Англии молодое поколение квакеров уже не использует все эти “thee” и ”thou” [ты/вы, – прим.ред.]. Забавно слышать, как они обращаются друг к другу. Их беседы в типично американском духе для нас нечто новое. Всё это немного странно для английских работников нашей группы. Получилось так, что я был единственным старшим в Бузулукской группе, когда сюда приехали американцы. Поэтому назначение их по разным центрам стало моей задачей. Однако мне при помощи Анны Хейнс удалось всё это проделать и распределить американских Друзей по центрам, где, как мы полагали, они могли быть наиболее полезны. Американцы расселились по своим новым домам, и вскоре активно включатся в работу.
Я нашёл, что американские женщины по взглядам ближе к жителям колонии, нежели наши английские работники. Такое впечатление, что все они одарённые в практическом смысле и легко адаптируются. Они полны энергии, энтузиазма, с воодушевлением взялись за дело именно тогда, когда нам недоставало работников, и надвигалась зима с её трудностями.
15 ноября 1917 г. Бузулук.
Политическая ситуация в России вызывает беспокойство. Мы читали о беспорядках в Петрограде и Москве. В Бузулуке местные власти не контролируют ситуацию. Разгул воровства и бандитизма. Трудно купить что-нибудь, даже за непомерно большие цены. Неясно, что будет дальше. Роберт Тэтлок сейчас в Англии, а я в основном занят секретарской работой для нашей группы.
16 декабря 1917 г. Бузулук.
Не сомневаюсь, что вы уже читали в газетах о революционных переменах в России. Большевики, представляющие рабочих и солдат, захватили бразды правления, распустив недавно избранное Конституционное Собрание. В Петрограде и Москве случились беспорядки, но в Бузулуке довольно спокойно. Ещё слишком рано предрекать, что произойдёт течение следующих месяцев. Мы слышали, что некоторые Американские и Английские миссии покидают Россию, но мы до сих пор не испытывали никаких трудностей с местными властями, и полагаем, что наша работа должна продолжаться.
18 января 1918 г. Бузулук.
Только что получил письма, отправленные 23 октября 1917 г. Это даст вам некоторое представление, сколько требуется времени, чтоб письмо дошло до сюда. Очень мало писем доходит до нас сюда, в Бузулук, а те, что доходят, поступают с большой задержкой.
В различных частях Бузулукского уезда живут вполупроголодь, так что мы организуем несколько проектов помощи как беженцам, так и крестьянам. В Англии организован Фонд Голода, и нам уже обещали 5000 фунтов стерлингов для помощи пострадавшим в Бузулуке.
23 апреля 1918 г. Бузулук.
Наконец, пришла весна, всё вокруг опять красиво, всех оттенков зелени. В нашей работе большие изменения. Теперь имеется в достатке русских докторов и фельдшеров, и мы сочли, что больницу в Любимовке можно передать под контроль местных властей. Больницу в Андреевке вскоре постигнет такая же участь. Такое решение сделало необходимым закрытие наших центров помощи в деревнях к югу от Бузулука, и концентрацию на работе с беженцами в городе. Дом в Могутово тоже закрывается; отчасти из-за того, что некоторые работники возвращаются в Англию, но в основном потому, что отцы детей возвращаются с войны. Мы думаем, что лучше помочь им начать снова семейную жизнь.
В Бузулуке мы открываем мастерские для беженок и обувные мастерские для работы беженцев. Кроме этого мы отвечаем за реорганизацию и поддержание приюта в Бузулуке. Он пришёл в негодное состояние за время войны, нужно многое сделать, чтоб привести его в божеский вид. Несколько наших работников будут посещать беженцев, живущих в деревнях, но проживать эти работники будут в городе. По многим причинам мы сожалеем, что пришлось отказаться от работы в Любимовке, Ефимовке и Андреевке. Но нестабильность в государстве, быстро изменяющиеся условия, – всё это заставляет нашу поредевшую группу концентрироваться на работе в Бузулуке.
13 мая 1918 г. Бузулук.
Новые очертания нашей работы становятся всё более чёткими. Гораздо удобнее всё-таки, когда все работники живут близко, и более тесно контактируют друг с другом.
Для местной большевистской администрации много хлопот доставляют набеги Уральских казаков на территории уезда. Такое ощущение, что казаки предпринимают попытки свергнуть большевиков в этой части России. Мы практически не знаем, что творится за пределами России, ибо за последние три месяца мы не получали ни одного английского журнала и ни одной английской газеты.
Замечание: Это было последнее письмо, написанное мною в России, которое дошло до моих родителей. Следующее письмо от меня они получили из Лондона, датировано оно было 12 марта 1919 года. Между этими письмами – провал длиной в девять месяцев. Почтовое сообщение с внешним миром в течении этих девяти месяцев было практически невозможно.
Следующие статьи хроники основаны частично на дневниках, которые вела Эстер М. Уайт, и частично на официальных отчётах, которые я посылал Секретарю Квакерского Комитета Помощи Жертвам Войны.
25 мая 1918 г. Бузулук.
На недавнем собрании нашей группы было решено послать меня в Москву за значительной суммой русских денег. Банки не функционируют должным образом, и, по-видимому, наш Лондонский Комитет не может перевести фунты в Россию. Таким образом, совершенно необходима весьма значительная сумма денег, во-первых, для проживания и работы в Бузулуке, а во-вторых, для того, чтоб каждый сотрудник имел при себе резерв, которым можно воспользоваться в случае эвакуации для оплаты дорожных расходов до Владивостока, и далее до США. Мы считаем, что Британское Консульство в Москве сможет помочь нам в получении требуемой суммы. Я обрадовался смене обязанностей, так как всё-таки устал от своего секретарского поста, на котором находился свыше шести месяцев один после отъезда Роберта Тэтлока из Бузулука.
Вместе со мной поедут д-р Пирсон, Ричард Болл и Маргарет Барбер. Д-р Пирсон намерен инспектировать условия жизни беженцев в районе Орши, а затем он отправляется в Англию. Двое других, хотя и вопреки моим советам, надеются войти в штат Фонда Помощи Армении. По всем отчётам, американские работники помощи в Армении уезжают, что звучит не очень-то ободряюще.
Мы выехали из Бузулука к концу мая поездом в Москву. Здесь д-р Пирсон стал организовывать свою поездку на русский западный фронт, а Ричард Болл и Маргарет Барбер поехали в Петроград для собеседований с работниками Американской Помощи. Дальнейшие события повернулись таким образом, что я никогда больше не встречался с этими работниками в России. Политические события не позволили проводить работу ни в Орше, ни в Армении.
Британское консульство помогло мне, и за 5000 фунтов я получил 250000 рублей. Половина этой суммы была в виде чека хорошо известного банка в Омске, а остаток был выдан мне наличными банкнотами различных номиналов, – от 10 рублей до 1000 рублей. До моего отъезда в Бузулук деньги и чек хранились в сейфе Британского консульства.
Когда я был в Москве, стали поступать сообщения о захвате чехами важной ж.д. станции в Сибири, и об оккупации Самары чехами и казаками. Железнодорожное сообщение с Самарой было прервано. Я оказался в затруднительном положении, поскольку мне надо было как то возвращаться в Бузулук.
Все консультации с американскими и английскими работниками посольств не дали ничего обнадёживающего. Никто не знал истинного положения дел. Высказывались догадки, что большевиками организована оборона около Самары, что они захватили позиции на железнодорожных путях и на берегу Волги. Проезд через эти позиции на территорию, захваченную чехами, представлялся маловероятным.
Так или иначе, но я решил ехать. Я запасся документом Британского консульства для предоставления чехам, а Наркоминдел выдал мне удостоверение для советских властей. Естественно, я никому не сказал о своём намерении провезти с собой сумму равную 5000 ф. ст. в виде чека и российских рублей. Я полагал, что наиболее реальный способ добраться до Самары – плыть вниз по Волге. Я думал, что многие крестьяне могли быть застигнуты врасплох последними событиями где-нибудь вдали от дома, и что для них наверняка будет организован какой-нибудь транспорт вниз по Волге до Самары.
Итак, я покинул Москву 20 июня, имея при себе банковские чеки и 120000 российских рублей. Какие-то деньги я хранил в своём вещевом мешке, вперемешку с вещами, но другую половину денег я упрятал в кушак, сокрытый одеждами. Я прихватил с собой немного еды и чайные принадлежности. Мой план был – до Казани поездом, а оттуда – вниз по Волге.
Поезд на Казань был совершенно переполнен. После отчаянной борьбы мне удалось расположиться на площадке вагона, где я стоял стиснутый со всех сторон. Правда, спустя несколько часов меня заприметил (по моей униформе работника Красного Креста) один большевистский комиссар, который смекнул, что я – иностранец. Я показал ему удостоверение, выданное мне Чичериным, после чего этот комиссар пригласил меня в своё купе, где я был представлен его товарищам. Они задавали мне множество вопросов на всевозможные темы, начиная с того, как относятся к большевикам страны Запада, до условий жизни в Великобритании и Франции. Весь оставшийся вечер и большую часть следующего дня я провёл в их компании.
В Казань прибыли вечером. Не было никаких перспектив на немедленное отплытие в Симбирск, город, расположенный выше Самары миль на 150. Ночь я провёл рядом с пристанью, прикорнув на своём багаже. Именно здесь я познакомился с одним русским инженером, который, как и я, направлялся в Самару. Мы решили объединить наши усилия. Это было очень кстати, ибо я не имел ни малейшего желания оставлять свой мешок с деньгами без присмотра, когда мне приходилось отлучаться на короткое время. К исходу дня 22 июня мы попали на пароход, идущий до Симбирска, причём нам повезло оказаться только вдвоём в одной каюте. В Симбирск мы прибыли без всяких приключений к концу следующего дня. Возле Симбирской пристани скопилось очень много людей, желающих уехать, но вот уже неделю не было никакого транспорта ни вверх, ни вниз по реке. Я и мой попутчик, сочтя, что утро вечера мудренее, расположились на ночлег здесь же, оставив все расспросы на завтра.
После очень лёгкого завтрака на следующее утро мы отправились к советскому коменданту за разрешением на выезд из Симбирска. После долгого стояния в очереди мы без труда получили требуемое разрешение, хотя надо отметить, что наши бумаги были изучены самым тщательным образом. Нам сказали, что пароходное сообщение с Самарой нарушено, и что по Волге нам туда добраться не удастся. Мне пришла в голову мысль о возможности поездки до Уфы на поезде, а там пересесть на Транссибирскую магистраль, и – поездом до Самары. Однако от этой идеи пришлось отказаться после того, как мы увидели толпу желающих покинуть Симбирск таким же способом. Редко когда я был свидетелем подобного зрелища.
Я вернулся к своему попутчику, и мы слегка перекусили. Пополудни среди толпы прошёл слух, что большевистский “речной” комиссар разрешил отправить вниз по реке баржу с маленьким буксиром. Слух оказался правдивым, и немедленно образовалась давка, – все стремились пробиться к комиссару, чтоб получить пропуск на баржу. Длина очереди навела нас на мысль, что если мы будем покорно стоять в ней, то на баржу нам попасть не удастся. Мой товарищ сходил на разведку, и обнаружил, что пропуском является всего лишь пометка красным карандашом на документах. Мы решили сами пометить свои бумаги таким же красным карандашом, чтоб ускорить проникновение на баржу. Уловка оказалась удачной, мы прошли на баржу не встретив никаких препятствий со стороны часовых, которые были вполне удовлетворены тем пропуском, который мы сами себе оформили на своих бумагах.
Ближе к вечеру нашу баржу, полную народа, оттянули на середину реки, там она была поставлена на якорь. Вскоре появилась группа большевистских командиров с вооружёнными до зубов солдатами; они приступили к тщательной проверке всех пассажиров и багажа. Мы были совершенно поражены этим, поскольку предполагали, что теперь то барже будет разрешено плыть вниз по Волге без каких либо обысков. Однако нам пришлось пережить два или три неприятных часа. пока обыскивали пассажиров и просматривали багаж на предмет утаенных документов и денег.
Некоторые пассажиры, как контрреволюционеры, были отправлены с баржи назад, а один или двое были пристрелены тут же на месте. Мне повезло. Бумага, выданная Чичериным, произвела впечатление, мой багаж подвергся лишь поверхностному досмотру. Всё же это были неспокойные часы для меня. Если бы они нашли большую сумму денег, которую я вёз с собой, то это вызвало бы сильное подозрение к моей персоне; путешествовал то я в направлении самого центра контрреволюционного движения, а движение поддерживалось, по мнению большевиков, на деньги Англии и Франции.
Через какое-то время барже было позволено отплыть. Тащил её маленький буксир. Двигались мы медленно – не быстрее четырёх или пяти миль в час. Палуба была полна народа, – крестьяне, торговцы, все – гражданские лица. Многие высказывались с симпатией о контрреволюционерах в Самаре. Некоторые пассажиры прятались под палубой, о чём мы не знали, пока баржа не очутилась уже в районе, контролируемом чехами и казаками.
Следующие два дня были наполнены ожиданием; мы медленно плыли вниз по реке. Надо сказать, что большевики останавливали нас ещё два раза. Опять проверяли документы, забирали пассажиров по подозрению в контрреволюционной деятельности. В конце концов, мы добрались до границы противостояния большевиков и чехов. Здесь случилась ещё одна продолжительная задержка. Механик буксира отказался плыть дальше, так как не желал быть задержанным чехами. Мой русский попутчик вызвался заменить механика на весь остаток пути до Самары. После длительного совещания большевики согласились, так что на следующее утро мы двинулись дальше. Когда мы приблизились вплотную к аванпосту чехов, было решено послать шлюпку с белым флагом и парламентарием чтоб предупредить чехов о нашем намерении плыть далее вниз. Пересечение линии фронта было тщательно оговорено, и наша баржа благополучно продолжила свой путь вглубь чешской территории.
Никогда в жизни я не забуду внезапную перемену, случившуюся с людьми на барже, – от напряжения и мрачных предчувствий, – к радости и веселью. Все улыбались, кругом были слышны шутки. Те, кто прятался, спасая свои жизни, теперь смело могли разгуливать по палубе. Все пожимали друг другу руки и поздравляли. Поставив на свободу, а подчас и на жизнь, они выиграли.
Последний отрезок пути до Самары был сплошное удовольствие. Это верно, – мы были голодные, грязные, вымотанные, но в безопасности. В Самару мы прибыли 27 июня пополудни. С момента моего выезда из Москвы прошло семь дней. Я остановился, как и в прежние свои визиты в Самару, в гостинице “Националь”. Здесь я узнал о захвате Бузулука чехами и казаками. Железнодорожные пути ремонтировались, на следующий день предполагалось отправить первый поезд на Бузулук и Оренбург.
На следующий день я нанёс визит чешскому коменданту. На сей раз я представил мой британский паспорт и документ, полученный в Британском консульстве в Москве. Комендант выдал мне разрешение на проезд до Бузулука, я без труда приобрёл билет на вечерний поезд. Следующее утро застало меня в Бузулуке, счастливого, что я добрался до места живым и невредимым, с багажом и деньгами.
Для меня было большой радостью узнать, что все сотрудники нашей группы нисколько не пострадали ни во время обстрела города, ни во время его захвата чехами и казаками.
(Конец I части хроники)
Продолжение хроники содержится во II части, которая называется “Миссия в Москву”, и написана Э. М. Уайт и мною. Вторая часть содержит рассказ о нашем пребывании в России до отъезда, а именно с июля 1918 по февраль 1919.
Теодор Ригг.
Нелсон, Новая Зеландия.
25 августа 1958 г.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Работа по оказанию помощи в России
Джозеф Бёрт
Лондон. Квакерский Комитет Помощи Жертвам Войны.1916 год.
(выдержки из отчёта)
Работники в России, сентябрь, 1916.
Флоренс М. Барроу – руководитель Отдела Помощи, д-р Дж. Тэйлор Фокс – руководитель Медицинского Отдела, Элзи Л. Фокс – руководитель Отдела Медсестёр, Теодор Ригг – казначей, Роберт Р. Тэтлок – секретарь, Элен Батт, Чарльз Коулз, Дора Фокс, Берта Грейвсон, Анна Грейвсон, С. Гордон Льюис, Уилфрид Р. Литтл, д-р Герберт С. Маннинг, Элизабет Морган, Мэри Б. Паттисон, д-р Джордж А. Пирсон, д-р Джон Рикман, Маргарет Уэбстер, Анни Уэллс, Теодора Уильямс.
В Москве: Э. С. Джон Кэчпул и Томас Д. Хилд.
Работники в России, август, 1917.
Андреевка
Чарльз Коулз, С. Гордон Льюис, д-р Джон Рикман, Э. Теодора Уильямс.
Ефимовка
Эдит В. Боутон.
Преображенское
Ричард Р. Болл.
Любимовка
С. Кейт Андерсон, Хинман Дж. Бейкер, сестра Луиза Болл, Маргарет Барбер, Эллен Батт, Этель Кокс, Элзи Л. Тэйлор Фокс, д-р Дж. Тэйлор Фокс, сестра Керр, д-р Джордж Х. Пирсон.
Богдановка
Элеанор Т. Линдсей, Мэри Б. Паттисон
Бузулук
Фрэнк Кэтти (отв. за склады), Теодор Ригг и Роберт Р. Тэтлок – секретари.
Могутово
Флоренс М. Барроу, Филис М. Болл, К. Жукова (переводчик), Элизабет А. Литтл, Уилфрид Р. Литтл (казначей), Маргарет А. Уэбстер, Грегори Уэлч, Анни Уэллс, Дороти Уайт.
Другие работники, направляющиеся в Бузулук из Америки
Нэнси Дж. Бэбб, Эмили С. Брэдбери, Амелиия Фабержевска, Анна Дж. Хэйнс, Лидия С. Льюис, Эстер М. Уайт.
Источник:
Archives Society of Friends. London.
Friends House Library. London.
The Chronicle of a Relief Worker in Russia.1916–1918
Based on letters of the author to his parents, by Theodore Rigg.
Архив Общества Друзей. Лондон.
Библиотека Дома Друзей. Лондон.
Перевод Сергея Никитина