Должна признаться, что когда я думаю о традиционных квакерских свидетельствах, Честность редко занимает первое место в этом списке. Она, конечно, в моем списке присутствует, но не кажется делом жизни и смерти, каким является Свидетельство о Мире. Честность также не кажется социально революционным делом, каким среди Друзей было (и остается) Свидетельство о Равенстве. Действительно, по сравнению с другими свидетельствами, Честность кажется довольно скромным, почти как урок хорошего поведения в детском саду.
Конечно, Друзья руководствуются принципами честности. По мере сил и возможностей Друзья стараются всегда говорить правду. Большинство из нас доблестно стараются, чтобы наши поступки соответствовали нашим словам, а слова и поступки – нашим убеждениям. Мы даже можем задавать себе вопросы, чтобы проверить, насколько хорошо у нас идет повседневное соблюдение честности.
Но как часто мы на самом деле свидетельствуем о честности? Я имею в виду не обыкновенную честность, которую уже соблюдают большинство людей доброй воли, а Честность с большой буквы. Многие ли из нас публично свидетельствуют о ней? Иными словами, свидетельство, которое однозначно обозначило бы человека как Друга Истины даже для тех, кто не знаком с нашим Религиозным Обществом.
В этом смысле Свидетельство Честности не кажется таким уж банальным. Действительно, для большинства из нас говорить правду кажется относительно простым делом по сравнению со свидетельствованием о Правде. Это может показаться небольшим различием, но по какой-то причине публичное отстаивание Честности часто оказывается намного сложнее и труднее, чем простая правдивость в нашей личной жизни.
По крайней мере, именно так я ощущаю Честность. Как и большинство Друзей, я склонна считать себя честным человеком, и в большинстве случаев так оно и есть. Однако недавно я заново открыла для себя, что Честность – это не так уж и просто. Я не ожидала такого, но неожиданно оказалась лицом к лицу с возможностью не только быть правдивой, но и публично продемонстрировать свое свидетельство.
Всё началось вполне обыденно. Я пришла в местный университет, который сейчас является одним из крупнейших работодателей в регионе, чтобы подать заявление о приеме на работу в их внутреннее агентство по подбору временного персонала. Администратор вручила мне пачку бумаг, велела заполнить их, чтобы потом со мной поговорил кадровик. Ничего нового. Я ожидала того же, что и на других собеседованиях.
Чего я никак не ожидала, так это бланка с заявлением, в котором меня просили разрешить университету провести проверку моего криминального прошлого, и еще одного бланка, в котором меня просили сделать тест на наркотики. В анкете меня уже спрашивали, не была ли я когда-либо обвинена или осуждена за длинный список правонарушений. Я не была. В заявлении также спрашивалось, употребляла ли я когда-нибудь запрещенные препараты. Этого я тоже не делала и сообщила им об этом.
Мне нужна была работа, поэтому я подписала бланки, но почему-то мне было не по себе. Действительно, я испытывала нечто похожее на то, что, по словам Джона Вулмана, он испытывал, когда подписывал печально известную купчую на раба. В то время я еще не до конца осознавала, что именно в этих бланках меня беспокоит. Всё, что я знала, это то, что ставить свою подпись было как-то неправильно.
Только позже я осознала всю значимость произошедшего. Попросив меня подписать эти невинные на вид бумаги, университет на самом деле требовал от меня подписать функциональный эквивалент клятвы. Хотя сотрудники университета никогда не просили меня положить руку на Библию и поклясться, они вполне могли это сделать. Не доверяя моему слову в заявлении, университет требовал подтверждений того, что я действительно «говорю правду и ничего, кроме правды». Как и судам, университету требовалось нечто большее, чем мои простые заявления в качестве заверений в моей честности. Они не называли это клятвой, но эффект был тот же.
Традиционно Друзья свидетельствовали о Правде, отказываясь давать такие клятвы. Джордж Фокс, например, был вполне однозначен в этом вопросе. Когда его попросили подтвердить истинность своих утверждений клятвой, он отказался. Иисус в Евангелии от Матфея 23:16-22 сказал не клясться, поэтому Фокс тоже отказался. Позже Друзья также отказывались. Они говорили, что клятва подразумевает двойной стандарт истины, позволяя лгать, не находясь под клятвой. Поэтому ранние Друзья тоже не клялись. Вот так.
Такова наша традиция. Но как обстоят дела сейчас? Мое годичное собрание советует Друзьям, когда их просят принести клятву, «отстаивать дело истины простыми утверждениями, подчеркивая тем самым, что их заявление – лишь часть их обычной честной речи» (Вера и практика, Нью-Йоркское Годовое Собрание, Совет 13). Подобные советы есть и у других Годовых собраний.
Такие рассуждения хороши на бумаге, но как они проявляются в повседневной жизни? Испытывая любопытство, я стала расспрашивать Друзей об особенностях их собственного Свидетельства Честности. Что они делают, когда сталкиваются с клятвами и ситуациями, похожими на клятвы? Как они реагируют?
Интересно, что, невзирая на Джорджа Фокса и Годовые собрания, большинство Друзей, с которыми я общалась, признавались, что немного подтасовывали свои слова, когда нужно было что-то сделать. Один Друг, когда его приводили к присяге в качестве члена коллегии присяжных, просто не поднял руку. Другой не встал. Некоторые Друзья заменили слово «клянусь» на «подтверждаю», когда повторяли за судьей. Другие, образно говоря, зажимали нос и подписывали документы, которые по сути были клятвой. Однако лишь немногие из нас решались публично выступить со свидетельством.
Почему? Что стоит за этим нежеланием в наши дни? Неужели отказ от клятвы становится устаревшим, историческим артефактом, подобно квакерской простой одежде и речи? Может быть, это происходит потому, что нам не хватает понимания, и мы знаем только, что должны избегать клятв, но не знаем почему? Потому ли, что учение Иисуса о клятве утратило свою актуальность? Потому ли, что мы боимся устроить скандал или привлечь к себе внимание? Потому ли, что мы боимся показаться «святее, чем ты» или похожими на религиозных фанатиков, которые утверждают, что никогда не лгут?
Все эти причины в той или иной степени могут иметь отношение к Друзьям, в зависимости от того, кто мы и в какой ситуации находимся. Особенно мне понятна озабоченность тем, как наше свидетельство будет восприниматься другими. Сегодня Друзья вполне правы в том, что сдержанно относятся к свидетельству о своей личной честности. Большинство из нас знает, что мы не являемся образчиками правдивости, и мы справедливо избегаем слов или поведения, которые могли бы привлечь внимание скорее к нам самим, чем к нашему свидетельству.
Но подозреваю, что зачастую наше нежелание – это скорее вопрос удобства, чем принципа. Чаще всего, как мне кажется, мы хитрим, потому что нам просто легче тихо идти рядом, чем выступать со свидетельством. Сталкиваясь с социальным давлением, многие из нас выбирают путь наименьшего сопротивления.
Так поступила и я. Похоже, так же поступила и администратор в университете. Она сама с пониманием отнеслась к моему дискомфорту. Ей тоже было нелегко с анкетами. Более того, она даже с грустью поделилась со мной, что в ее детстве «слово человека было его гарантией». Но несмотря на это, как и многие из нас, она всё равно протягивала мне бланки и пожимала плечами. «Просто таков мир в наши дни. Никому нельзя доверять».
Но каким бы заманчивым ни был путь наименьшего сопротивления, я убеждена, что современный мир по-прежнему нуждается в нашем свидетельстве. Подумайте обо всех надуманных рекламных объявлениях, которыми нас бомбардируют изо дня в день. Подумайте о политиках, которые готовы сказать почти всё, что угодно, лишь бы быть избранными, о руководителях компаний, скрывающих свои собственные промахи, и о религиозных лидерах, которые нарушают доверие тех самых людей, которым они обещали служить.
Когда вокруг так много неправды, вранье стало нормой. Сегодня искажение правды, а во многих случаях и ее попрание, стало почти ожидаемым. Предполагается, что каждый будет лгать, если ему не угрожают какими-то тяжелыми последствиями за это. На самом деле большинство из нас настолько привыкли к неправде, что любой, кто сегодня пытается быть неукоснительно правдивым, скорее вызывает подозрение, чем доверие.
К счастью, я не думаю, что это конец всей истории. СМИ могут не рассказывать об этом, но я вижу растущее желание говорить правду. Сегодня, несмотря на культуру, которая не только изобилует ложью, но и терпит ее, всё большее число людей одновременно стремится к честности. Куда бы вы ни посмотрели, люди жаждут правды. Они ищут и надеются, что кто-то, кто угодно, скажет им правду.
Потребность в этом очевидна. Действительно, наш мир сейчас нуждается в Друзьях, свидетельствующих о Честности, в той же степени, в какой он нуждается в нас, свидетельствующих о Мире. У нас есть историческое свидетельство, которое может прямо говорить об этой потребности. Мало того, у нас есть свидетельство ранних Друзей, которые часто попадали в тюрьму, чтобы не делать что-либо, включая принесение клятвы, что могло бы поставить под сомнение их честность.
Если отказ от клятвы – традиционная форма свидетельства о Честности – утратил свою силу, то как нам свидетельствовать о Честности сейчас? Каково наше свидетельство сегодня, в это время и в этом месте? Что мы можем сказать здесь, в XXI веке, чтобы публично засвидетельствовать о том более правдивом мире, к которому Друзья стремились со времен Фокса?
Шелли Кокран
2009 г.
Источник: журнал FriendsJournal.org
