Это текст доклада, который Свен Райберг из Шведского Годового собрания прочитал на ежегодной встрече Европейско-Ближневосточной секции Всемирного консультативного комитета Друзей, состоявшейся в Шарбоньере, Франция, на Пасху 1973 года. В нем Свен делится своими личными поисками и открытиями. Пятнадцать лет он работал в киноиндустрии, затем оставил это занятие и занялся сельским хозяйством. Они с женой присоединились к Друзьям в 1947 году. Свен много путешествовал среди Друзей, посещал другие скандинавские страны, а также Францию, Англию, Шотландию, Ирландию и Индию. Он пишет статьи и является постоянным автором местной газеты.
Что привело нас к такому решению?
Я приехал сюда, в Шарбоньер, из Шартра, где провел ночь между Страстной пятницей и кануном Пасхи в уединенном бдении в подземной усыпальнице огромного собора. В истории этой замечательной церкви в 1140-х годах был эпизод, когда там вспыхнула своего рода религиозная лихорадка, и люди всех сословий стали везти и тащить к собору тяжелые повозки и телеги. Это был знаменитый «культ телег». И князья, и крестьяне запрягали животных и молча тащили в Шартр тяжелые грузы строительных материалов и продуктов со всей Франции и континента. Мотивом для этого, конечно, должны были быть религиозные убеждения, но некоторые люди могли включиться, потому что это было модно с религиозной точки зрения.
Если мы будем следовать чужим идеям и поступать так же, как и остальные, это легко превратится в притворство, как мне кажется. После более чем двадцатилетнего опыта фермерства (по собственному желанию) и жизни в простоте (по необходимости) я едва ли могу поверить, что любое серьезное решение «жить просто» продлится долго или даст положительный результат, если оно не является неотъемлемой частью внутреннего содержания.
- Но, оглядываясь на внутренние связи и жизненные установки, кто же проявил такую инициативу?
- Кто сделал меня открытым для истинного слушания? И как составить карту такого огромного пространства?
- И как разобраться с самым интересным вопросом на свете: «Кто я?».
На самом деле это был мой давний вопрос, отчасти, возможно, потому, что у меня были трудности с самоопределением. Я воспитывался под властью своей матери, танцовщицы с очень властным характером. Полагаю, что порой это было довольно трудное плавание. Чтобы выжить в этом ментальном «па-де-де» и его упражнениях из «пяти позиций», приходилось, пожалуй, много притворяться. Поэтому добавлю также вопрос: «Что есть истина?».
Неровно учась в школе, я стал одним из тех рассеянных и смущенных подростков, которых в основном интересовали живопись и сочинение стихов. Насколько я помню, меня постоянно преследовала некая смутная идея, которая, полагаю, преследовала многих молодых людей. Я был уверен, что хорошая картина или стихотворение могут стать своего рода посадочной ячейкой, способной поймать ту скрытую подлинную Реальность, которая, как мне казалось, должна существовать за ширмой «обычной» реальности. Тогда, увидев ее в такой взаимосвязи, я смог бы понять, в чем смысл жизни. Таким образом появляется вопрос: «Что же такое Реальность?»
Мы с Эйвор, моей женой, познакомились еще в ранней юности. В 1939 году мы поженились, а потом пришла война и разлучила нас. После войны наша совместная жизнь сложилась совершенно по-новому. Лично на меня повлияли две различные тенденции, приведшие к новому взгляду на жизнь. Одна, короткая и неожиданная, может быть объяснена через книгу психолога Фрица Кюнкеля, которая стала для меня сильным, внезапным толчком. Другая, более длительная и плавная, постепенно привела меня к глубокому восхищению классическими китайскими картинами, написанными индийской тушью, и лирикой Тан, через Рабиндраната Тагора к Шри Рамакришне, которого я считал просто индийским поэтом, когда впервые обратил на него внимание. Таким образом, медленно забрезжил рассвет своего рода религиозной Реальности, и в 1945 году Олдос Хаксли в своей «Вечной философии» серьезно сказал мне то удивительное: «Это же ты!»
Моя жизнь в мире «Вечной Философии» была очень увлекательной, поистине прекрасной. Но, тем не менее, к настоящему времени я уже свернул на другую дорожку. Довольно скоро я обнаружил, насколько возвышенным было всё это. Сплошная книжность. Невозможно было оставаться «религиозным» в одиночестве, а под этим я подразумевал постоянное пребывание на вершине эмоций. У меня было очень пренебрежительное и предвзятое отношение к христианским церквям, таким примитивным и ограниченным по сравнению с восточной мудростью. Однако за год или два до того один знакомый рассказал мне о своей собственной странной жизни. В Англии в ушедшие времена эдвардианской эпохи перед Первой мировой войной он познакомился с квакерами. По его словам, у них была новая религия, чистая и основанная только на Истине. Ничего из привычной атрибутики церквей, крови Христовой и всего прочего. Нет. «Приходи таким, какой ты есть!» И то, что он рассказывал мне тогда, пришло мне в голову в нужный момент. Я отыскал адрес в телефонной книге и обратился с вопросом в крошечное Годовое собрание Общества Друзей в Швеции. Это был 1946 год, и тогда в нем состояло около 70-80 членов.
Я до сих пор очень отчетливо помню тот момент, когда впервые стоял перед закрытой дверью молитвенного собрания. Это было в темном и по-воскресному пустом коридоре старого «Народного университета» в городе Стокгольме. Я специально немного опоздал, чтобы никого раньше времени не встретить. Когда я взялся за холодную ручку, в голове у меня на удивление отчетливо раздалось: «Осторожно! Если ты сейчас нажмешь на эту ручку, твоя жизнь полностью изменится!» Так и случилось. Во многом потому, что молодой американский Друг выбежал за мной на улицу, когда после собрания я попытался скрыться.
За короткое время мы – Эйвор и я – стали членами и активно включились в жизнь этой небольшой группы. На самом деле, востребованы были все. И почти любой был желанным участником. В этом, я полагаю, и заключалась часть дилеммы группы: «Кто мы такие, чтобы кого-то судить?» Другая часть была такой: «Кто мы такие, чтобы кому-то приказывать?» Вы сами должны были решать, ходить на собрание или нет, давать деньги или нет, изучать что-то или нет. На меня произвело глубокое впечатление уважение к целостности и своеобразию каждого, но я, человек неосведомленный, живущий в пострелигиозной Швеции, тоже вскоре был озадачен этой безграничной терпимостью.
Петр, рыбак, написал совет: «…будь всегда готов дать ответ всякому, спрашивающему тебя, в чем состоит надежда, которая в тебе…» (1 Петра 3:15). Казалось бы, этот верный совет здесь был неприменим. О какой надежде идет речь? Мы больше склонялись к тому, чтобы наша вера определялась здравым смыслом. Говоря о Петре и его христианстве, я хорошо помню глубокое смущение и почти шок от того, что один пожилой английский Друг во время молитвенного собрания опустился на колени. Он был, как я полагаю, представителем Лондонского Годового собрания на нашем годовом собрании 1947 года. На небольшом приватном богослужении он встал на колени, положил свои сцепленные руки мне на колени и что-то сказал, обращаясь к Иисусу. Думаю, что присутствующие шведские Друзья, включая, конечно, и меня, нашли такое поведение, мягко говоря, очень тревожным. Иисус, к которому обращались подобным образом, вообще не был сколько-нибудь подходящей фигурой в тот момент. Мы, как я теперь понимаю, вывернули наизнанку пограничные видения Фокса. Наша духовная ситуация была безграничной, да, как широкий и пустой аэродром, готовый к взлетам. Но что же делать с этой безмолвной свободой?
Два года спустя, в состоянии поистине сомнамбулическом, я уволился с работы, на которой проработал 15 лет, не зная, что делать дальше. Я занимался созданием анимационных картинок для образования. Возможно, меня, как Друга и пацифиста, несколько раздражало, что предстоящей осенью мы должны были приступить к созданию фильма для обучения армейской тактике. Но главным стимулом к уходу, безусловно, было смутное, на самом деле очень смутное и неопределенное чувство, становившееся все более и более тревожным, что мы должны что-то сделать, пока «религия» не выветрилась из нас окончательно. Когда «она не имеет корня, то засыхает» (Мф. 13:6). На сей раз это была не охота за эмоциями. Я искал ту надежду, о которой пишет Петр, то ядро, ту самую внутреннюю мотивацию и движущую силу. Но, конечно, я не формулировал ее в таких понятиях, потому что не знал, о чем идет речь. Я разглагольствовал о привычной массе общей плохой социальной сознательности и общей неопределенной доброты, окутанной дымным фимиамом тепловатого пантеизма и полуфабрикатного добросердечия. У меня было ощущение подкрадывающейся неудачи и подспудного поражения.
Не помню, как нам пришла в голову идея ретрита, но мы с Эйвор знали об этом не больше, чем давали несколько предложений в энциклопедии: «Ретрит как убежище для имеющих психологические проблемы»; «Вы можете отправиться в иезуитский ретрит, чтобы получить религиозный опыт». И пошло: «Давай создадим место для ретритов!» «Нам отчаянно нужен реальный религиозный опыт! Больше никаких интеллектуальных дискуссий, с претензией на понимание того, что такое религия!» «Сколько у нас сейчас денег?» – «Не больше 25 фунтов, если мы используем всё, что у нас есть!»
Той же осенью, будучи в шведском народном университете, где мы учились садоводству – этот интерес возник у нас после знакомства с квакерской парой в английском Беклсе – я, к нашему полному удивлению, неожиданно получил приглашение от Лондонского Годового собрания поехать на Всемирную пацифистскую встречу в Индию, с оплатой всех расходов с их стороны. Естественно, это была ужасная трата денег. Встреча была намного выше моего уровня, и мое присутствие должно быть принесло микроскопическую пользу участникам, если вообще что-то принесло. Но лично для меня это был незабываемый опыт. Я узнал много нового о гандийском ненасилии, а также о том, насколько поверхностным было мое представление о восточных религиях. Однажды, когда я обедал на открытом воздухе в кампусе университета Сантиникетан, ко мне подошел один из этих невероятно тощих, покрытых лишаями и мухами индийских уличных псов, виляя хвостом и выпрашивая еду. Взгляд его печальных глаз стал в тот момент концентрацией всех виденных мною индийских страданий и несчастий и заставил меня совершенно непроизвольно прошептать ему в глаза: «Здравствуй, Иисус!» Для меня это было незабываемым наблюдением. Во время долгого плавания на корабле туда и обратно пожилая английская квакерская пара рассказала мне о своем христианском опыте: о духе настойчивого поиска, обращения с просьбами и простого диалога с Внутренним Другом. Мой буйный звон «Это же ты!» всё больше превращался в безлюдную пустыню, соответствующую «Аз есмь» – опыту (Исход 3:14) полного присутствия. Но прошло еще десять лет, прежде чем я понял, к чему всё это.
Вернувшись в Швецию, где благодаря непрерывной работе Эйвор всё это путешествие стало возможным, мы как никогда раньше убедились в том, что нам следует создать место для ретрита – даже если мы почти ничего о ретритах не знаем. Но много ли мы знали о фермерстве? С большим трудом нам удалось занять достаточно денег, чтобы купить небольшую ферму к северу от Стокгольма, в Свартбакене, и начать на ней работу. Это было в 1950 году.
В чем заключались проблемы?
Я собираюсь рассмотреть четыре основные проблемы: деньги, физический труд, поражения и забота о душах. Начнем с денег – главного предмета. Для войны необходимо иметь три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. То же самое касается мира – внутреннего мира – бесценной вещи. Постоянное присутствие Мамоны обремененным и задолжавшим мелким землевладельцем ощущается днем и ночью. Абсолютная необходимость заполучить наличные, или именные векселя, или успокоить управляющих банками, или убедить подрядчиков, или уговорить покупателей – всё это суровая школа и едва ли простая жизнь. Но вы находитесь в скромном положении, и если хотите выжить, то должны смириться. Если в экономическом положении фермера нет ничего определенного, то и в отношении его животных, машин и погоды тоже нет ничего определенного. Старая поговорка шведских фермеров гласит: «Человек ничего не знает об урожае, пока деньги не окажутся в его кошельке!» Вы будете волноваться 24 часа в сутки, если склонны к этому.
Лес на ферме Свартбакен, Швеция
Во-вторых, мелкий фермер и его жена – это, конечно же, работники физического труда. Это такой очевидный факт, но он требует некоторого рассмотрения. В социальном плане существует огромное и сложное количество различий между «синим халатом» и «белым воротничком» или, как сегодня принято говорить, между рабочей спецодеждой и офисным костюмом. Что касается физического утомления, то его последствия гораздо глубже, чем просто телесная усталость. «Едоки картофеля» на картине Ван Гога не ведут таких разговоров, как, скажем, представители высшего общества из романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени», если уж брать две крайности. Всё это так очевидно, так понятно, об этом так часто говорят, но всё же, когда речь заходит о повседневных проблемах, это снова и снова упускается из виду. Положение работника физического труда накладывает глубокий отпечаток на ваше сознание, на ваши взаимоотношения, на вашу привязанность. В этом нет никаких сомнений. Кто-то сказал, что большинство человечества находится на вашей стороне. Верно, но это чисто теоретическое утешение.
Третья проблема, также имеющая психологическое значение, но о которой, как мне кажется, редко задумываются, заключается в том, как понять, что вы потерпели поражение. Это не так уж и глупо, как кажется. Давайте сначала разберемся с деньгами. Если бы мы следовали «Христианской вере и практике» или просто здравому смыслу, не говоря уже об обычных деловых процедурах, нам стоило бы покинуть Свартбакен еще лет двадцать назад. У меня имеется множество случаев полной или почти полной потери урожая и скота, причем не всегда это зависело от моей глупости или нашего незнания. Насколько высоко должны расти долги? Является ли полное банкротство единственным пределом? В какой степени можно полагаться на «денежные чудеса», то есть на неожиданные подарки и тому подобное? Такое, как вы понимаете, случается. Также возникает вопрос о принятии физического поражения. Свои тело и душу можно осуждать, но как быть с женой и ребенком? У жены фермера, как планировщика, покупателя и движителя домашнего хозяйства, действительно полный рабочий день, и все должны это знать. Однако добавьте к этому большое количество работы на свежем воздухе, не только в качестве временного заместителя овчарки, но и в качестве снегоуборщика, дровокола, косаря и т. д., и т. п. И последнее, не менее важное: терпим ли мы поражение или нет, когда реализация духовных целей нашего проекта всё затягивается и затягивается? Не на год или два, а на пять, десять, пятнадцать лет? Насколько надежны наши собственные суждения в сравнении с суждениями других людей? Где та грань, когда наши верность, преданность и постоянство превращаются в упрямство, косность и гордыню?
И последняя проблема, о которой я хочу упомянуть, очень сильно связана с предыдущей. Она, как мне кажется, имеет огромный вес. И касается она крайне частого дефицита – с кем можно обсудить состояние своей души, а также катастрофического отсутствия надежной системы ориентиров при вербальном общении. Пусть это и шокирует многих Друзей, но и нам приходится сталкиваться с хорошо известным законом внутреннего мира, гласящего, что путь к внутреннему прогрессу не может быть пройден кем-то в одиночку и только с помощью эмоций, мнений и интеллектуальных вибраций, свободно перескакивающих с одной неопознанной ветки впечатлений на другую. Друзья ни в коем случае не исключены из типичных процессов внутренней жизни. Когда нам приходится копаться в том, что в жизни важнее всего, мы быстро обнаруживаем, к чему нужно стремиться, когда речь идет о духовной заботе о душах, нравится нам это или нет.
Конечно, это свойственно не только некоторым странным квакерам, которые стали фермерами в далеких северных лесах. Я самым серьезным образом подчеркиваю, что для любого Друга очень важно иметь постоянный контакт с духовно опытным человеком. Это может спасти от многих лет бесцельного блуждания, буде человек вообще захочет продолжать поиски. После нескольких лет пребывания в Свартбакене мне пришлось в полной мере столкнуться со своим внутренним смятением, невежеством и застоем. Я не мог ни определить, ни интерпретировать, ни, тем более, передать то, что происходило. Ряд внешних событий, выглядевших откровенными неудачами, были буквально наброшены мне на голову, словно спасательные круги. В силу обстоятельств я был вынужден занять позицию в отношении Христа, причем сделать это полностью – телом и умом, душой и духом. Почему не к дзену или, например, к «Вечной Философии»? Потому что в совершенно чужой культуре мои представления и рамки ориентиров в этой сложной области должны были быть еще более зыбкими и опасными, чем в христианстве, с которым в нашем западном полушарии работают уже более полутора тысячелетий. Наряду со всеми религиозными и теологическими проявлениями.
Я полагаю, что в особенности Друзья, занимающиеся какой-либо работой во благо нашего Общества, а также Друзья, интересующиеся активной духовной жизнью, часто нуждаются в том, чтобы их внутреннее состояние анализировалось. Не в интеллектуальном смысле, а в открытии и освещении новым Светом. «Гораздо лучше чувствовать скорбь за свои грехи, чем уметь определять их», – с глубокой простотой сказал Фома Кемпийский. Как можно в полной мере понять гениальный совет, который наш старый Друг Фокс дал леди Клейпол, – не смотреть на свои грехи, но на Свет, который проявляет грех, – если мы даже не знаем значения слова «грех» и своего отношения к этому явлению. Не говоря уже о слове «Свет». «Если же единственный свет, который вы имеете, есть тьма, то тьма вдвойне темна» (Мф. 6:23). Вера не становится простой оттого, что мы придумываем ее по своим личным прихотям и пристрастиям. Позвольте мне в этом месте попутно напомнить о ресурсах, которые у нас всех есть в Вудбруке, лишь на расстоянии доступа к почтовому ящику.
Сколько отдано и получено?
Свартбакен – очень маленькая ферма, всего 150 акров или 75 гектаров, и она сильно обременительна. По сравнению с обычным шведским уровнем жизни мы бедны и просто вынуждены жить соответственно. Но я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто мы в каком-то смысле страдали все эти 23 года. Это далеко не так. И жизнь Эйвор, и моя жизнь были наполнены изобилием, богаты и содержательны. Фермерство – самая цельная профессия. То, что ты производишь, имеет первостепенное значение для жизни. От вспашки до сбора урожая, от момента, когда ты замечаешь белый кончик копытца ягненка, до дня забоя. Кроме того, как европейцы, мы находимся в благоприятной части света, а как шведы – уже более полутора веков живем в мире на нашей земле. Лично мы получили счастье ходить, говорить и видеть, и у нас более чем достаточно еды на каждый день. У нас есть сын, Матс Эрик, который является нашим благословением. У нас всегда был дом, и в нем всегда было много других детей. Друзья из ближних и дальних стран постоянно делят с нами трапезу за нашим кухонным столом, и мы живем посреди скандинавской природы.
Гостевой дом на ферме в Свартбакене
Самое же ценное, что Божественное семя в наших душах, по милости Божьей, начало потихоньку прорастать. Удивительно, но оно смогло пробиться сквозь все темные и сухие дерновины на поверхность. В некотором роде я нахожусь в положении блудного сына: «…но когда он был еще далеко, отец его увидел его, и сердце его возликовало к нему. Он побежал к нему, обнял его и поцеловал его…». Если бы у меня не было этой прекрасной притчи, на которую я могу опереться, и первых слов, которые сын сказал своему отцу, я бы не смог справиться ни со всеми искушениями, ни с приподнятым настроением, ни с депрессией. Одним словом, мы прожили благополучную жизнь.
Так стоит ли всем вокруг заниматься сельским хозяйством? Идея простой жизни – это, мягко говоря, нечто очень относительное. Поэтому, если отождествлять простую жизнь с радужными представлениями о фермерской жизни, можно, как мне кажется, оказаться в тупике. Естественно, это заманчивая альтернатива загрязненному городскому механизму и мрачному, похожему на инферно, обществу в стиле романа «1984». Фермерство – действительно очень приятное занятие, при определенных обстоятельствах и для некоторых людей. Но все мы, конечно, знаем, каким адским местом для кого-то может стать ферма. Все мы также знаем, что мировое сообщество нуждается в бесчисленном множестве других профессий. Если взглянуть на это с разных сторон, как бы мы могли поддерживать и углублять мировое сознание без глобальных средств массовой информации? Похоже, мы постепенно превращаемся в некое гигантское мировое тело, и, похоже, обязаны наделить его мировой душой, как и ту кибернетическую оснастку, которую мы уже успели изобрести, и о последствиях которой нам ничего не известно.
Я уверен, что на простую жизнь нужно смотреть совсем с другого угла. В самом деле, разве простая жизнь, если говорить провокативно, вообще связана с материальными вещами? Если да, то как быть с подавляющим большинством наших сестер и братьев, плохо зарабатывающих, плохо одетых, плохо питающихся? У них уже есть то, ради чего и существует квакерская простота. Почему бы нам не присоединиться к ним?
Каково наше положение сегодня? Кто я такой как современный западный гражданин? Конечно же, прежде всего, потребитель. Раб в экономической системе, построенной во многом на основе бесконечного потребления. Я – жертва ловких продаж, в основном анонимных, навязчивых, безответственных. Здесь только простак живет просто. Каждый миг, когда я бодрствую, мной манипулируют, чтобы удовлетворить мой эгоизм за счет покупок. Я могу получить. Мне предлагают. Я должен иметь. Я должен владеть. Я должен наслаждаться, смаковать, поглощать! Купить, чтобы быть вровень с другими! Купить, чтобы спастись! Мы по горло погружены в систему, которая для своего поддержания должна порождать такой образ жизни, который культивирует гордыню, стяжательство, похоть, зависть, чревоугодие, гнев и лень. Все они смертельно опасны для рождения Духа любви в нашем мировом теле. День за днем этот мусор накапливается всё больше и больше, как навоз на нашей навозной горке, дома на ферме, и становится всё более и более тяжелым бременем для каждого. Поэтому я глубоко сочувствую людям, которые с отвращением и тошнотой отворачиваются от этого бездарного мира чистого эгоизма и чувствуют себя не такими уж пустыми. Если мы хотим, чтобы квакерская простота была чем-то большим, чем просто притворным идеалом или романтическим кокетством и эскапизмом, то мы должны отказаться от нее и работать над радикальным решением. Это и будет истинным свидетельством простоты. В противном случае мы занимаемся не более чем мелким неповиновением на тюремном дворе.
Напомню, что довольно радикальный призыв, учитывая, что он был сделан Друзьями почти шестьдесят лет назад, изложен в свортморской лекции 1918 года «Новая социальная перспектива» Люси Фрайер Морланд. Уже в 1915 году был создан Комитет по вопросам войны и социального порядка, который впоследствии выработал знаменитые «Восемь пунктов». [примечание редактора: эти «Восемь пунктов» были частью документа под названием «Основы истинного социального порядка», принятого Лондонским Годовым собранием в 1918 году]. Однако к 1930 году скромные движения полностью утихли.
Заключение
Одна из характерных черт нашего западного общества – примитивная догма: зарабатывай, хватай, держи. Одной из основных характеристик первой христианской общины было совместное участие. Койнония по-гречески означает «совместное участие» и используется в книге Деяний при рассказе о первом христианском сообществе (Деян. 2:42). Ее наиболее ярким и символическим выражением была та общинная трапеза, которую Павел, мастер-палаточник, назвал «Вечерей Господней» (1 Кор. 11:20). Один очень сведущий англиканский богослов (E.W. Hunt, Portrait of Paul, Mowbray, London, 1968) придерживается мнения, что Вечеря Господня была не пасхальной трапезой, не трапезой Кидýш, которую вкушали накануне Пасхи, чтобы освятить предстоящий праздник, а скорее трапезой Хавурá, причем совсем не обычной. Хавура означает «содружество», почти «любовь», а его корень – «хабер», что, по словам богослова, означает «друг». В трапезу хавура каждый вносил свой вклад. Совершенно независимо от всех богословских выводов, которые в конечном итоге можно из нее сделать, я хочу обратить внимание на эту общинную трапезу здесь и сейчас, потому что Вечеря Господня стала символом духа койнонии, участия. Это был праздник совместного участия, как вертикального, так и горизонтального, столь важного для первых христиан: приходите такими, какие вы есть, в нашу захватывающую дух новую и подлинную Реальность, вечно свежую, как утренняя роса. Это смертельный удар по миру, сосредоточенному на Эго и его законе «зарабатывай, хватай, держи».
В западном мире немало людей сделали свои выводы и последовали, возможно, неясным и неуверенным путем, но всё же последовали и начали другую жизнь в своего рода нехристианской койнонии. Женатые, незамужние и одинокие люди снимают вместе дом или просторную квартиру. В такой общинной жизни традиционные обыденные ценности довольно быстро оказываются безжалостно раскрытыми в своей истинной ценности. Больше нет папы, предлагающего тапочки, больше нет мамы, прячущейся за кухонной мойкой, больше нет священного культа священных вещей вдоль стен. Проще говоря, это приглашение к неприятностям, конечно же, и еще большим неприятностям, и еще раз неприятностям. Всё это не относится к закрытой и уединенной семье типа «просто мы», где личные фобии так легко спрятать в шкаф и где наша квакерская простота может быть выставлена напоказ, как выбеленное надгробие, а квакерская улыбка – лишь украшение витрины.
Естественно, ничто из того, что я здесь произнес, не является чем-то новым. Вы уже слышали всё это много раз. Снова и снова, как сейчас, так и в прошлые времена, люди пробовали новые способы совместного проживания. Группа здесь, в Шарбоньере, сама по себе является одним из ярких примеров. Но ничего не говорят, чтобы убедить в том, что наш путь – это ваш путь, или для того, чтобы предложить вам интеллектуальный аперитив. Напротив, чисто интеллектуальное отношение к делу не оправдывает себя. Я рассматриваю свое начинание как описание того, что привело к нашему преображению через действия. Упрощение жизни было незначительным, но неизбежным результатом. Хлеб внутренней жизни нужно жать, печь, преломлять и разделять действиями, а не читать о нем в рецептах.
Принимать простоту, отказываясь от всего, – это как терять хвост, когда тебя ловят, подобно подслеповатым ящерицам, пытающимся убежать. Мы, конечно, не хотим расставаться с чем бы то ни было, но как же мы радуемся, когда вдруг обнаруживаем, что достигли определенного духовного прогресса, потому что отбросили что-то мертвое! Вместо того чтобы быть слепыми, нам нужна способность, подобно Джону Вулману, пристально вглядываться в вещи и привычки и обнаруживать, не таится ли в них насилие. На самом деле нам нужно новое видение, новое прозрение. Или, выражаясь по-старому: «Какова воля Божья?»
Кто я такой, чтобы знать это и как? В Новой английской Библии, в 12-й главе Послания Павла к Римлянам, второй стих звучит следующим образом: «Не приспосабливайтесь более к образцам мира сего, но пусть ваши умы переделаются, и вся ваша природа преобразится таким образом. Тогда вы будете в состоянии различать волю Божью и знать, что хорошо…». Мое понимание этого фрагмента соотносит данный текст с нашей реальной ситуацией. Суть простой жизни заключается в том, чтобы знать, что такое хорошо. Поэтому не стоит приспосабливаться к порочным ценностям нынешней системы. Они лишь порождают разрушение и оскверняют окружающую среду во всех смыслах. Не подчиняйтесь, бунтуйте, но не притворно и не теоретически, это никогда не приведет вас к новой ситуации, необходимой для переустройства ума. Преобразование всей нашей природы идет еще дальше и требует пребывания в испытательной колбе телом и душой, другими словами, ученичества. Жизнь без какой бы то ни было охраны, истинное ученичество сотрясает наши устои. Когда мы спускаемся в тихий склеп нашей души и обнаруживаем свои истинные отношения, мы можем различить волю Божью. Некоторые люди, например я, используют выражение «быть во Христе», и оно означает причастие и общность одновременно. Я вижу образ высокой ели. Мы – члены одного организма и участники трапезы Хавура – где, собственно говоря, всегда присутствует и Иуда. Без его присутствия мы не смогли бы полностью постичь «широту и долготу, высоту и глубину» этого опыта. (Ефесянам 3:18).
Поскольку мы живем в этом мире и должны действовать в нем, и поскольку умение делиться – это больше «во Христе», чем стремление сохранить, некоторые из нас должны уже увидеть фатальную христианскую дилемму: социализм – это больше «во Христе», чем, скажем, апартеид. Для порядочного христианина, принадлежащего к среднему классу, почти травма выводить из этого какие-то практические заключения в нашем сложном западном мире. Не в последнюю очередь потому, что радикальные политические системы, основанные на рациональных и интеллектуальных концепциях, до сих пор не привели к любви и даже не обеспечили элементарных гражданских прав. Каков же тогда путь к истине в жизни? Это должно быть «вопреки», то есть стоящий на коленях радикал; община «койнония»; Imitatio Christi [лат. подражание Христу]. Так называемая квакерская простота сама по себе не порождает любви. Напротив, она, возможно, часто становится опасным соблазном для самоутверждения, домашней тирании, эскапизма. В первую очередь она была свидетельством против большого разрыва между классами в XVII веке. Как и все другие квакерские свидетельства, она родилась и должна родиться вновь только из любви, как плод веры, как дар Утешителя. В наше время, когда церкви и деноминации пересматривают свои вероучения и обычаи, мы, Друзья, должны осмелиться обнажить и исследовать наши свидетельства, привычки и гипотезы, чтобы заново выявить как их корни, так и их набухающие почки.
Морис Кризи в своей знаменитой свортморской лекции 1969 года «Смыслы, или Друзья и новая реформация» по-новому осветил наши традиционные религиозные взгляды и проник в незнакомые измерения истины. Когда он рисует схему радикальной теологии «смерти Бога» или секуляризации и новой морали, то помогает нам обрести рамки возможностей для работы; это позволяет вернуть квакерству его правильные пропорции и богатые возможности, ведь квакерство гораздо сильнее, чем его свидетельства, какими бы радужными они ни казались.
Не свидетельство, а «надежда, которая есть в нас», должно быть нашей точкой опоры. Когда мы облекаем себя в одеяния бедняков, а мы должны это делать, поскольку с ними обращаются как со стадом, и вносим свой вклад в создание всемирного собора, внешним выражением которого является совместное служение, нам есть что дать сверх молчания под огромными сводами человеческого богослужения и почитания.
В заключение позвольте мне привести одно старое высказывание, которое написал в нашей книге 26 лет назад один пожилой английский Друг: «Христианство – это не теория, которую нужно обсуждать, и не проблема, которую нужно решать. Это жизнь, которую нужно жить, это Человек, которого нужно любить». Мы с Эйвор тогда не смогли это разобрать, но это и есть квакерская простота.
