Правдивая история о Джордже Паттисоне // Томас Лёртинг

Часть 1  –  Часть 2

Правдивая история о Джордже Паттисоне, которого пленили турки (36) , и о том, как Божьей волею и с Божьей помощью произошло освобождение без кровопролития, а турки попали в свою страну около восьмого месяца 1663 года

(36) Речь в этой истории идёт о берберских (т. е. североафриканских) пиратах-мусульманах, в XVII столетии бывших настоящей грозой Средиземноморья. Лёртинг называет их турками: формально территории современных Марокко, Алжира, Туниса и Ливии, которые европейцы именовали Варварийским (Берберийским) берегом, входили в состав Османской империи.

Я, Томас Лёртинг, в ту пору служил [на торговом судне] помощником у [капитана] Джорджа Паттисона. Идя из Венеции, мы слышали, будто вокруг на море полным-полно турок, и они захватили множество английских кораблей. Меня не покидала мысль, что и нас тоже захватят; я очень тревожился и за людей, и за себя, а потому я отправился к капитану и уговаривал его идти в Ливорно и дожидаться конвоя, [правда], всё это время нам не платили бы жалованья. Капитан на это не согласился и, вопреки нашему желанию, остался в море. И, когда мы приближались к испанскому острову под названием Мэй-Йорк [Майорка], за нами пустилось в погоню турецкое судно, точнее, военный корабль «Патах». Коль скоро по времени у нас было преимущество и судно у нас было ходкое, мы надеялись, что удастся спастись. Однако на то была воля Провидения, что судно наше проделало слишком большой путь, и некоторые наши снасти поизносились, вследствие чего турки нагнали нас и затребовали капитана к себе на борт. Тот согласно повиновался, взяв с собой четверых человек, а меня, ещё троих и юнгу он оставил на нашем судне. Когда наша шлюпка подошла к их борту, турки забрали оттуда наших людей, а взамен посадили туда четырнадцать своих. Всё это время дух мой изнывал в тяжком испытании – не столько из-за меня самого, ведь я-то втайне надеялся на спасение, – но в этот самый миг великое беспокойство за наших людей постигло меня: все надежды на внешнее избавление иссякли, капитан и ещё четверо из наших были на борту у турок, а сами турки как раз поднимались к нам на борт. Будучи в уме своём столь озабочен, я воззвал к Господу, моля его послать мне терпение во время испытания, и подошёл к борту, чтобы видеть, как поднимаются турки. И тут меня пронзило Господне слово: «Ничего не бойся, в Алжир тебя не отправят». Прежде мне доводилось испытывать на себе Господне делание, что проявилось в нескольких избавлениях во время войны, и я верил тому, что Господь сказал внутри меня. Поэтому страх был удалён от меня, и я принял турок как друзей, и они были к нам столь же любезны. Я показал туркам весь наш корабль, а также его груз; своим же людям я сказал:

– Ничего не бойтесь, в Алжир нас не отправят; но умоляю вас, как вы повинуетесь мне, точно так же повинуйтесь туркам, и мы их перехитрим.

Турки, видя, как мы обходительны с ними, стали вести себя менее осмотрительно и более приветливо. Они забрали немного из нашего груза, и некоторые вернулись к себе на борт, с нами остались только восемь человек турок. Тогда я стал переживать о капитане и тех четверых, что были с ним у турок на борту, – за себя и за своих людей я уже не беспокоился; отнюдь, я уже и думать об этом забыл и даже сказал одному из матросов:

– Если бы не капитан и другие наши у них на борту, мне бы эти турки были нипочём, да будь их хоть вдвое больше.

Так что я пылко взывал к Господу, дабы Он вселил в турок намерение вернуть нам наших людей, и Господь внял моей мольбе, как бы в доказательство тех слов, что прежде Он произнёс внутри меня и моими устами. Вскоре капитана, а с ним и остальных четверых вернули нам. И тогда уж страх вовсе покинул меня – тот страх, что кого-то из нас отправят в Алжир. А [мои люди] мне сказали:

– Вот же странный человек. Пока нас не захватили, он боялся, а теперь не боится.

На что я ответил:

– Теперь я верю, что в Алжир меня не отправят, а если вы станете меня слушать, так я и о вашем спасении позабочусь как о своём собственном.

Правда, средств к спасению я пока не видел: турки были все вооружены, а мы – безоружны. Все теперь были согласны меж собой, кроме капитана, и я начал их урезонивать:

– Что, если мы одолеем турок и пойдем на Мэй-Йорк?

Команда же чрезвычайно возрадовалась.

– Я убью одного или двух, – сказал один.
– А я перережу столько турецких глоток, сколько мне прикажут, – вторил ему другой.

Так отвечали мне матросы, и это меня весьма обеспокоило.

– Если узнаю, что кто-то из вас хоть пальцем тронул турка, – сказал я им, – я сам их об этом уведомлю. Но, – добавил я, – если будете меня слушать, я буду действовать за вас, а если нет, тогда останусь стоять в стороне.

И они обещали выполнить всё, что я от них потребую. Я сказал:

– Если турки прикажут вам что-то сделать, выполняйте без жалоб, но как сумеете усердно и поспешно. Это им придётся по нраву, и они позволят нам оставаться вместе.

На это они согласились. Я же отправился к нашему капитану, который был Другом, человеком с весьма дерзновенным духом, и сообщил ему о наших планах. Капитан ответил мне вот что:

– Если вы затеваете бунт, то турки нас одолеют, нам так и так гореть живьём.

Это я и сам хорошо понимал. Но мне никак не удавалось склонить его на свою сторону – всё из-за того, что он боялся кровопролития, в этом состоял его довод. Он так настаивал, что наконец я сказал ему:

– Мы уже решились, и, вне всякого сомнения, ни единой капли крови не будет пролито.

Я верил, что Господь благоволит [моему плану], ведь я скорее дал бы отправить себя в Алжир, чем убил хоть одного турка. На том мы и пришли к согласию: я делаю всё, что сочту необходимым, но при этом мы никого не убиваем. В это время в каюте с капитаном ещё оставались двое турок, и ему [по плану] надлежало также находиться в каюте, чтобы у турок не было оснований что-то заподозрить. Капитан так и сделал; погода стояла ненастная, корабль турок скрылся из виду, чего я и желал; турки же по причине нашей обходительности вели себя с нами менее осмотрительно.

Итак, на вторую ночь капитан турок и один из его людей, а с ними и наш капитан отправились спать в каюту. Я же уговорил второго турка ночевать в моей каюте, а спустя ещё час и первого турка я убедил перейти в другую каюту и, наконец, коль скоро дождь припустил сильнее, я уговорил их всех ложиться спать. Едва турки заснули, я забрал у них оружие. И всего этого я добился одними честными средствами и уговорами.

Затем я обратился к нашей команде:

– Раз теперь турки в нашей власти, никто из вас пусть не трогает их; а если тронете, я тогда против вас. И вот что: они все под палубой, там мы их и будем держать, а сами пойдём на Мэй-Йорк.

Несколько человек я поставил стеречь дверь, чтобы турки не могли выйти, и строго наказал не проливать крови. Я скомандовал взять курс на Мэй-Йорк, и к следующему утру мы почти прибыли на место. Я отдал приказ матросам, чтобы, если кто из турок захочет выйти, так не выпускать больше одного-двоих разом. Один турок вышел, ожидая увидеть берег своей страны, но увидел Мэй-Йорк.

– Осторожнее тут, возле двери, – предупредил я матросов. – Сейчас он войдёт к своим, поглядим, что они будут делать.

Но едва турок поведал своим соотечественникам, что мы направляемся на Мэй-Йорк, те и не подумали возмущаться, а вместо этого зарыдали, всё мужество покинуло их, они молили не продавать их в рабство. Я заверил их, что мы не станем. Успокоив турок, я отправился в каюту к капитану, который пока не знал, что происходит; и наш капитан сказал их капитану, что мы одолели его людей и идём на Мэй-Йорк. От этих неожиданных новостей капитан турок зарыдал и принялся молить нашего не продавать его, и тот обещал, что не будет. Затем мы сказали капитану турок, что можем найти его людям укрытие, где испанцы их не обнаружат, чему турки очень обрадовались, и мы так и поступили. Поэтому, когда мы прибыли, наш капитан и ещё четверо отправились на берег, а меня оставили на борту с турками, – числом их было десять, но выйти сами они не могли, пока я их не выпущу. Капитан покончил со всеми делами, товар и лицензию брать не стал, чтобы испанцы не прошли к нам на борт и не увидели турок. Однако вечером капитан другого английского торгового судна, знакомый нашего капитана, поднялся к нам на борт, и мы сказали ему, что, если он нас не выдаст, мы ему поведаем о наших делах, только испанцы не должны об этом узнать, иначе турок они у нас отберут. Тот капитан обещал молчать, но слова не сдержал. Он предлагал взять у нас двоих-троих турок, он увёз бы их в Англию, но мы-то понимали, к чему он клонит. Смекнув, что дело не выгорит, он сказал:

– Да за каждого можно выручить сотни две или три пиастров.

На что мы оба с капитаном ему ответили, что даже если бы за турок давали много тысяч, продавать турок нельзя, ведь мы собираемся отвезти их домой.

Знакомый капитан посмотрел на нас как на дураков, оттого что мы не желаем продать турок, а я бы не сделал этого даже за целый остров. Вопреки нашим ожиданиям, этот капитан обо всём рассказал испанцам, а те принялись грозить, что заберут у нас турок. Услышав это, мы призвали турок и сказали им:

– Вы должны нам помочь, или испанцы заберут вас.

Турки охотно взялись нам помогать, и мы со всей поспешностью пустились наутёк от испанцев к великой радости турок. То есть мы сами себя подвергли опасности во имя спасения турок. Так продолжалось шесть или семь дней: мы не заходили ни в какой испанский порт, боясь лишиться турок. Четыре-пять дней турки у нас разгуливали свободно, пока не попытались устроить бунт, но я предвидел это и предотвратил. Всё это время я был очень добр к туркам, настолько, что даже иные из наших матросов ворчали: мол, турки ему дороже, чем мы. Я отвечал, что турки – чужеземцы, а, значит, с ними нужно обращаться хорошо (37). Пока мы были в море, днём мы шли [будто бы] в Алжир, а, когда наступала ночь, – в Лондон. Так мы держали турок в неведении восемь-девять дней, и после полудня девятого дня мы проходили мимо острова под названием Форментура [Форментера],(38) очень хорошо знакомого туркам, и по этому острову они поняли, что мы идём не в Алжир, а в Англию. После полудня все турки высыпали на палубу, и наш капитан тоже, и турки начали серьёзно угрожать капитану по причине того, что он прошёл мимо Алжира; из наших людей никого на палубе не было, только я да рулевой, а команда по большей части спала. Я же сидел у грот-мачты и наблюдал за происходящим, [я видел], как у турок лица изменились и сделались весьма сердитыми. Тяжкое бремя легло на меня, мне подумалось: «А ну как они схватят капитана и бросят его за борт?» Эти турки – крепкие ребята, и их десять, а наш капитан ростом не вышел. Бремя моё сделалось ещё тяжелее, затем я вскочил, топнул ногой, и матросы выбежали наверх.

(37) Хорошее отношение к чужеземцам – довольно регулярно повторяющийся мотив в Ветхом Завете. См., например: «К чужеземцу, живущему с вами, следует относиться как к уроженцу страны. Любите его, как самого себя, ведь и вы были чужеземцами в Египте» (Лев. 19:34).
(38) Один из Балеарских островов.

– Где лом? – кричал один.
– Где топор? – кричал второй, и каждый нашёл, чем защитить себя.

Видя, что матросы стоят вокруг меня, слыша, как турки угрожают нашему капитану, я сказал:

– Давайте-ка загоним их вниз, а то мы дали им слишком много воли. Но сперва, – прибавил я, обращаясь к одному матросу, – ты положи лом, а ты, – [сказал я второму], – положи топор, и все вы положите пока всё, чем вы собираетесь бить турок. Они турки, а мы англичане, пусть потом никто не говорит, будто мы их испугались. А сам я схвачу их капитана.

Я выступил вперёд, схватил капитана турок и велел ему идти вниз, – и он пошёл, без всякого шума, а следом и остальные турки. И только после этого случая мы обнаружили, что у некоторых турок, оказывается, при себе имелись длинные ножи, которыми они могли очень серьёзно нас поранить, – впредь мы вели себя осторожнее. А вскоре после того двое турок повздорили, выхватили ножи и набросились друг на друга; вахтенные видели это и позвали меня, а я позвал капитана турок, и тот отобрал у своих людей ножи, отдал их мне, а драчунов побил. Это было первое столкновение, до того на турок воздействовали только честными средствами и уговорами, без насилия, я ведь очень пёкся о турках. На девятый день пребывания турок на борту я отправился к нашему капитану и просил его идти к Варварийскому берегу, потому что так мы избегнем военных кораблей, – с этим капитан согласился. На одиннадцатый день мы подошли к [Варварийскому] берегу и были примерно в шести милях от суши. После полудня волнение улеглось, и я задумался о том, чтобы высадить турок. Я отправился к свои людям и спросил:

– Кто из вас пойдёт со мной высаживать турок на берег?
– Я пойду, – вызвался один.

И другой вторил ему:

– Я пойду.

И третий сказал то же самое. Но трое (39) против десяти турок – это мало, и я обратился к ещё одному [из команды]:

(39) Вместе с самим Лёртингом получалось не трое, а четверо, к ним по просьбе Лёртинга примкнул ещё один доброволец. Тем не менее впоследствии в разговоре с капитаном Лёртинг просит отпустить с ним не четверых, а троих, и трое рассаживаются с ним в шлюпке. Возможно, как отмечает исследовательница М. А. Бест, один из спутников Лёртинга отказался участвовать в рискованном предприятии (см.: Best M. A. Rebel Saints. N. Y., 1925. P. 94).

– Мы с тобой были добрыми друзьями. Отважишься ли ты отправиться со мной?
– Да, – ответил он, – если капитан мне позволит.
– Теперь нас достаточно, – сказал я.

Решив это дело, я взял с моих людей обещание, что они не станут причинять вреда туркам, покуда я не произнесу фразу: «Я больше не могу». Тогда им придётся как-то выкручиваться, чтобы спастись. На том мы и пришли к согласию, после чего я отправился к капитану и изложил ему, что мы собираемся делать, если он даст нам шлюпку. Мы посидели какое-то время вдвоём, оба пролили сколько-то слёз, и я сказал ему:

– Я верю, что Господь сохранит меня, я же рискую жизнью из благих побуждений, Сам я не испытываю ни малейшего страха, всё пройдёт хорошо. Но если мы дадим туркам шлюпку, – прибавил я, – они добудут оружие, вернутся и захватят нас с нашей же шлюпки; если мы высадим на берег половину, то они поднимут на ноги всю округу и нападут на нас неожиданно, когда мы доставим остальных. Но если ты отпустишь меня, а со мной ещё троих, я рискну доставить турок на берег.

На это он согласился. Расставаясь мы обнялись с большой нежностью. Я не видел иного способа, кроме как везти всех турок разом. Я вызвал турок наверх; поднявшись, они тут же сообразили, где находятся, – милях в четырёх от берега было два города. При виде турок один из моих добровольцев испугался, подошёл ко мне и сказал, что он пойдёт только, если я прикажу турок связать.

– Я не боюсь, – ответил я, – а свяжем их, так они лишь озлобятся. Сейчас они смирные, вот пускай и сидят себе смирно. Давай-ка спускать на воду нашу шлюпку.

Когда это было сделано, я сошёл в шлюпку и отдал фалинь (40), то есть забросил верёвку на корабль. Затем я позвал турецкого капитана и усадил его первым на корму, следующего турка я усадил к нему на колени, по одному турку сели возле каждого борта, и ещё двое у них на коленях, и так я разместил всех. Мои люди, наблюдая, как я рассаживаю турок, перестали настаивать, чтобы мы их связали. Из англичан я посадил двоих на вёсла, а третий устроился на носу с плотницким топором на плече; я сидел возле борта с багром (41) в руках, а из тех двоих, что гребли, один держал плотницкое тесло, а второй – бондарев рыбацкий разделочный нож, вот такое было у нас вооружение,(42) да ещё всё оружие турок было при нас. Когда мы приготовились, то простились друг с другом, вверяя Господу нашу защиту; нашу – то есть [четверых англичан]: троих мужчин, и мальчика, и десятерых турок. Мы направились в сторону берега; у нас было лишь два весла, поэтому время тянулось медленно, но ещё медленнее оно тянулось оттого, что не прошли мы и полпути, как мужество начало покидать моих спутников, и они стали сомневаться во мне, говоря, что это, мол, всё моё колобродство. Чем ближе мы подходили к берегу, тем больше они боялись: в каждом камне им мерещилась шлюпка; мне изрядно приходилось трудиться, увещевая их, я то и дело повторял: «Тише, ребятки мои, тише, ещё чуть-чуть и будем на берегу». И всё это время сам я никакого страха не чувствовал. Наконец, когда мы были ярдах в тридцати-сорока от берега, я скомандовал развернуть шлюпку, затем я велел тому, кому доверял больше всех:

(40) Трос, которым шлюпка привязывается к пристани или к кораблю.
(41) Отпорный багор (крюк) использовался при швартовке шлюпки.
(42) Лёртинг подробно описывает вооружение своего небольшого отряда, желая подчеркнуть, что всё это не боевое оружие, а инструменты.

– Эти-то в лодке мне не страшны, но надо бы проверить, нет ли кого вон в тех кустах.

С этими словами я повернулся к берегу спиной, чтобы бросить якорь, и тут тот самый мой спутник как закричит:

– Господи помилуй, там турки в кустах на суше!

Я как был с якорем в руках развернулся и спрашиваю:

– Что такое?
– Там точно люди в кустах! – отвечает он.

И он так убеждённо говорил, что и меня стало забирать, страх завладел мной. А турки в шлюпке, увидев, что я боюсь, все повставали. Это было одно из самых напряжённых переживаний, что выпали на мою долю. Я боялся не турок в шлюпке, а того, что мои люди поубивают их, сам-то я ни за что на свете не убил бы турка и никого другого не заставил бы. И когда турки поднялись, я приказал англичанам положить вёсла поперёк лодки – только вёсла и отделяли нас от турок, – и велел своим взять то оружие, что было у них. И я сказал им:

– Будьте же верны своему слову. Вы обещали мне, что ничего не предпримете, покуда я не скажу: «Я больше не могу». Теперь я молю вас держать обещание. (Ведь чтобы начать убивать турок им не хватало только моего приказа.)

После этого я строго их отчитал за все их сомнения и в особенности досталось тому, кто сказал, будто в кустах прячутся люди, а [оказалось, что] в тех кустах никого не было.

– Ваши страхи даже и мне передались, – сказал я, – ведите же себя как мужчины, полно вам бояться.

Я произнёс эти слова (а всё это время турки так и стояли) и погрузился в молчание. Я пробыл в нём довольно долго, глубоко внутри своего сознания, и весь страх удалился от меня, и жизнь восстала, и мужество вновь возросло, и ко мне снизошло, что лучше просто ударить, чем отрубить человеку голову или отсечь руку. Я развернул якорь в руке крюком внутрь и прикинул, как бы мне стукнуть ближайшего ко мне турка, но он был самый хилый, а мне бы лучше разобраться с самым сильным; и я шагнул на середину шлюпки, встал над главной банкой и отвесил капитану суровый удар, отчего тот тут же сел и остальные последовали его примеру, не дожидаясь новых ударов. Я же выступил вперёд и сказал своим людям:

– Ну вот видите, нечего бояться. Что будем делать теперь?

Некоторые стали говорить, что надо доставить турок обратно к нам на борт.

– Ну уж нет, – ответил я. – Бог даст, я доставлю их к берегу, пусть сами потихоньку добираются. А отвезём их обратно к нам, так они взбунтуются. Будь я на их месте, я бы уже десять раз взбунтовался, а они чем хуже? Поэтому надо их высадить.

Мы двинулись вдоль берега, и нам встретилась подходящая скала, отстоящая от суши; мои люди хотели, чтобы я высадил турок там, но туркам там не понравилось, и я не стал. Наконец я высмотрел очень удобное место – маленькую бухту с фарватером, и оттуда открывался обзор на милю вокруг. Мы приблизились и обнаружили, что тут действительно очень удобно, бросили якорь, и турки, всячески выказав нам свое благорасположение, покинули нас. Выпрыгнув за борт, они не слишком вымокли, и, когда они были на берегу, мы подогнали шлюпку, насколько смогли близко, и передали им сотню хлебов и всякого подобного и прочие вещи и скинули им всё их оружие. До ближайших двух городов было не больше четырёх миль, а до Алжира – пятьдесят; турки радостно зазывали нас с собой в город, мол, там и вино, и много чего: что до меня, так я бы рискнул и пошёл с ними. Мы простились в великой любви, мы стояли и ждали, пока они поднимутся на холм, и они помахали нам своими головными уборами, а мы помахали им шляпами в ответ. Едва мы поднялись на борт своего судна, задул попутный ветер, чего не бывало, пока турки оставались с нами, да и много дней до того.

Мы вернулись в Англию и вошли в Темзу, но перед нами уже успели пройти разные суда, а король Карл, герцог Йоркский и многие лорды в ту пору были в Гринвиче, так им рассказали, что вверх по реке идёт квакерский кеч (43), их, мол, захватили турки, но они сумели освободиться без единого выстрела. Когда мы проходили мимо Гринвича, король взошёл к нам на борт, и один из его лордов беседовал с капитаном; король и герцог Йоркский стояли, держась за фалреп,(44) и [герцог Йоркский] задал мне множество вопросов о своих военных кораблях.

(43) Двухмачтовое торговое судно.
(44) Верёвочный поручень на трапе.

– Мы их не видели, – ответил я.

Тогда он стал спрашивать, как мы докажем [правдивость нашей истории], и я ответил ему, а он сказал, что надо было доставить турок сюда.

– Я решил, что для них будет лучше, если они отправятся к себе домой, – ответил я. На это все улыбнулись и ушли.

Лондонская набережная у Тауэра. Правдивая история о Джордже Паттисоне, которого пленили турки

Лондонская набережная у Тауэра

Здесь написано больше и подробнее, чем в предыдущем моём свидетельстве, которое я составил в Ливерпуле 30-го числа пятого месяца 1680 года, когда у меня при себе не было моих бумаг.

Итак, я стою на том, что возможно воздавать добром за зло; и так должно поступать всем честным людям.

Лондон, 30-е число одиннадцатого месяца 1709 года.