Руфус Джонс: Один день в немецком гестапо

Эта достаточно известная история повествует о том, как три квакера: Д. Роберт Ярнол, Джордж Уолтон и ваш покорный слуга посетили немецкое гестапо в конце декабря 1938 года.

В ноябре 1938 года произошло событие, получившее название «Ночь разбитых витрин» (или «Хрустальная ночь»). Много евреев было убито в ночь на девятое число. Окна во всех принадлежащих им магазинах были разбиты, а большая часть имущества уничтожена. Синагоги, которые могли быть сожжены без причинения вреда собственности немцев, были преданы огню. В тот день тридцать пять тысяч евреев были отправлены в концентрационные лагеря. Бесплатные продовольственные центры, созданные евреями для оказания помощи бедным представителям своего народа, были разрушены или перестали функционировать.

night

После “Хрустальной ночи”. Фото: www.theguardian.com

Пораженные страданиями евреев в период того кризиса, мы с Кларенсом Пиккеттом посетили посла Германии в Вашингтоне и попросили получить разрешение у его правительства для Комитета на службе обществу на оказание помощи евреям, страдающим в Германии. Он обещал задействовать все имеющиеся у него связи, чтобы получить такое разрешение. Исходя из тех фактов, что нам сегодня известны, очевидно, что события «Хрустальной ночи» были спланированы руководством нацистской партии и совершены их подчиненными, которые, следовательно, не боялись того, что им придется понести наказание за свои преступления.

Наши мысли настолько были заняты желанием помочь страдающим и облегчить их положение, что мы почти не задумывались об опасности, которая могла нас ожидать во время этого визита. Сначала мы прождали две недели в тщетной надежде, что германский посол добьётся успеха, открыв нам все двери для предоставления помощи. Конечно, ни одна дверь так и не была открыта. На ноябрьском собрании Американского комитета Друзей на службе обществу широкое одобрение получила идея, что делегация должна быть отправлена в Германию как можно скорее. Положительный ответ на это предложение был дан на заседании правления в первую среду декабря, когда было решено, что делегация должна ехать.

Были выбраны три Друга, упомянутые выше. Мне при этом предложили стать главным представителем. На прощальном собрании перед отплытием я произнес краткую речь: «Мы не должны тешить себя какими-то излишними иллюзиями касательно этого предприятия. Мы скорее всего преодолеем все трудности большого пространства, расстояния, непредсказуемости, которыми встретит нас океан. Горы можно преодолеть, воспользовавшись туннелем; некоторые из них, в конце концов, можно даже сровнять с землей. Любая материя, безусловно, может быть неподатливой, но ничто во вселенной не является столь неуправляемым и непобедимым, нежели мысль, одержимая набором идей, которые мы сейчас привыкли называть “идеологиями”. Мы почти всегда можем выполнять некоторые практические вещи, которые требуют личного внимания. Посмотрим, умеем ли мы влиять на умы, или смягчать сердца, или использовать наши духовные силы в реальном мире – все это нам предстоит выяснить. Нам необходимо будет призвать все свои лучшие качества и всю накопленную мудрость, используя Божью силу».

Мы отплыли на пассажирском лайнере «Королева Мэри», который в том плавании установил рекорд. Когда мы находились посреди Атлантического океана, со мной по радиотелефону связались из редакции газеты Philadelphia Record и попросили рассказать немного о целях нашего путешествия. Я отказался давать какие-либо комментарии, после чего на следующее утро вышла сенсационная статья, основанная на предположениях и рассказывающая о планируемом визите квакеров к герру Гитлеру. Она была подхвачена лондонскими газетами с соответствующими заголовками. Эта информация распространилась по улицам Лондона тем же утром. И в конце концов, в преддверии нашего прибытия в Германию, она достигла Геббельса, и он написал свою знаменитую статью под названием «Трое мудрых мужчин», которые ехали в Германию, чтобы спасти её. Лживая статья.

Мы высадились в Шербуре, проведя вечер в Париже вместе с Аланом Хоулом и его женой, обменяв наши деньги и забронировав места в спальном вагоне до Берлина, куда мы прибыли следующим утром, проведя, в общей сложности, пять дней в пути с того момента, как покинули дом.

Мы сразу же сформировали небольшую конференц-группу, в которую включили Ховарда Элинтона (главу германского центра), Пола Старджа, который присоединился к нам в Лондоне, Джима Лифтинка из Голландии и нескольких видных германских Друзей, которых мы приглашали время от времени. Мы потратили не один вечер, решая, какие цели мы должны в первую очередь были достичь и выбирая средства, к которым мы могли для этого прибегнуть.

Свой первый визит мы совершили в министерство иностранных дел. В первое воскресное утро после нашего прибытия в Германии вышла уничижительная статья в геббельсовской официальной газете, направленная против «Gesellschaft der Freunde», что мы, конечно, перевели как Общество Друзей. Тем утром мы пришли на квакерское собрание достаточно обескураженные, находясь под впечатлением этой ужасной статьи, начиная подумывать о том, что наш визит – это пустая и тщеславная затея и что не лучше ли нам развернуться и уехать домой. Мы провели прекрасное собрание, прочувствовав несмотря ни на что глубину жизни и наших сил. После того как собрание закончилось, мы узнали от одного весьма умного человека, что некое «Gesellschaft», которое атаковали в статье, означает общество масонского ордена и не имеет ничего общего с призывом убивать членов Общества Друзей. Какое это было облегчение!

Тем временем, в ходе консультаций с еврейскими организациями и известными евреями, мы разработали план по содействию обширной эмиграции как можно большего количества евреев из страны и по облегчению участи евреев в Германии в наиболее тяжелых случаях. Когда у нас появился окончательный план действий, каждому из нас стало очевидно – мы должны будем побывать у руководителей гестапо с надеждой, что они смогут как-то посодействовать нам в получении необходимых разрешений для претворения в жизнь нашего стремления принести евреям некоторое облегчение.

Мы пробовали использовать любые подступы. Мы посетили все департаменты правительства, которые могли дать хоть какую-то надежду. Мы стучались во все двери в поисках возможности продвинуться хоть сколько-нибудь вперед, ближе к нашей основной цели. Все говорили или намекали, что только начальники гестапо могли бы дать разрешение, которое нам было так необходимо. И все кроме нас считали, что гестапо совершило подвиг.

В понедельник утром, после того как наше решение идти в гестапо было принято, мы пришли в офис американского генерального консула Рэймонда Гейста. Если и существовали когда-либо хорошие люди, то он был один из них. Мы рассказали ему о том, что нам необходимо посетить руководителей гестапо и что мы не знаем никого кроме него, кто смог бы сделать такой визит возможным. Он сказал: «Я сделаю все, что в человеческих силах».

После попыток дозвониться, которые, как мы и ожидали по имеющемуся у нас опыту, закончились неудачей, он надел свою шляпу и вышел в бурю, которая свирепствовала в тот день в Берлине. Говорили, что в тот день были самая сильная буря и самая низкая температура за последние 80 лет! И через примерно полчаса нас вызвали.

Мы запрыгнули в такси и в итоге приехали к огромному зданию. Шестеро солдат в черных рубашках, шлемах и с автоматами проводили нас к большим железным дверям, открыв которые, пропустили нас в это зловещее здание. Его уже нет. И никто больше никогда его не увидит. Нам выдали пропуска и сообщили, что их не надо будет предъявлять при входе, зато они будут необходимы, чтобы выйти!

Мы прошли через семь коридоров, каждый из которых представлялся нам словно открытое пространство в неприкрытой клетке, затем поднялись на пять лестничных пролетов к расположенному наверху кабинету, где нас встретил Рэймонд Гейст, который сказал: «Я сделал это. Два начальника гестапо прибыли сюда, чтобы выслушать ваши планы и принять решение по вашему проекту».

Главой гестапо в то время был Гейдрих по прозвищу Палач, который был позднее убит в Чехословакии в результате покушения. Он находился в соседней комнате, и мы могли видеть его через окно. Но нашей первоочередной задачей было убедить тех двух мужчин с суровыми лицами, что ожидали нас.

За ночь до этого я подготовил открытое письмо; получил его тщательно выверенный перевод на немецкий и напечатал. Я попросил этих двух мужчин прочитать его перед нашей беседой. Оно было следующего содержания:

«Мы прибыли в Германию в это время, чтобы узнать, существует ли здесь необходимость в таких услугах, которые американские квакеры могли бы оказать. Мы использовали каждую возможность, открывающуюся перед нами, чтобы понять нынешнюю ситуацию. Те, с кем мы советуемся здесь, должны, очевидно, знать, что у нас были тесные и дружеские отношения с германским народом на протяжении всего послевоенного периода. Мы не представляем ни государства, ни международные организации, ни партии, ни секты, у нас нет заинтересованности в пропаганде в той или иной форме. Мы всегда с печалью смотрели на те условия, на которых был заключен Версальский мирный договор, и в душе неприемлем эти условия.

Мы были в Германии во время блокады, организовали питание  немецких детей, количество которых на пике составляло не менее одного миллиона двухсот тысяч ежедневно. Мы были первыми, кто прибыл в Вену после войны, куда мы привезли с собой восемь сотен коров и доставляли детям, находящихся в больницах, молоко, а также поставляли этим учреждениям уголь для отопления. После различных революций в Австрии мы оказывали помощь семьям тех, кто больше всего пострадал в этих столкновениях, всегда имея разрешения на это существующих в то время властей. Во время аншлюса мы поставляли еду очень многим нацистским семьям.

Во всей этой работе мы являемся совершенно независимыми от политики какой-либо партии. Мы не используем каких бы то ни было методов пропаганды с целью распространения наших личных убеждений. Мы просто и спокойно в дружеском духе пытаемся облегчить жизнь тем, кто в этом острее всего нуждается.

Мы не задаем вопросы, кто виноват в существовании тех или иных проблем или что послужило причиной для возникновения тех или иных непростых ситуаций. Наша цель – помогать и сохранять жизни, сострадать тем, кто страдает.

Мы прибыли сейчас с теми же самыми убеждениями, что были у нас в прошлом, и мы верим, что каждый немец, который помнит прошлое и который разделяет наши взгляды, методы и наш дух, поймет, что мы пришли не судить, критиковать или создавать какое-либо еще напряжение, но исследовать в самом, что ни есть дружеском духе есть ли здесь что-то, в чем мы могли бы быть полезны, оказывая содействие людям, способствуя повышению их качества жизни и облегчая их страдания».

Они читали документ медленно, внимательно и вдумчиво. Постепенно его содержание начало доходить до них, и мы отметили, что их лица смягчились, что было нам весьма на руку. Затем последовала достаточно продолжительная беседа, в которой мы представили свои планы и подчеркнули свои мотивы, ответив на многочисленные вопросы. В конце концов их главный сказал: «Нам надо будет сейчас выйти посовещаться с руководителем Гейдрихом и через 25 минут мы сообщим решение».

1924-quaekerspeisung

Квакеры кормят немецких детей. 1924 г. Источник: www.hermsdorf-regional.de

Во время этого непередаваемого по ощущениям промежутка времени мы наклонили свои головы и погрузились в глубокую, молчаливую медитацию и молитву, единственное квакерское моливенное собрание, проведенное в гестапо! Как выяснилось впоследствии, мы выбрали правильное поведение.

Двое гестаповцев вернулись через обозначенное время и главный из них сказал: «Все ваши просьбы удовлетворены». Я ответил: «Это замечательно. Но нам бы хотелось получить официальное разрешение в письменном виде». «Нет, – сказал главный, – гестапо не даст вам такую бумагу». «Но что тогда будет являться доказательством того, что это принятое вами решение будет исполнено?» – спросил я. «Каждое слово, – отвечал он, – произнесенное в этой комнате, было записано на специальное устройство, и слова об этом решении тоже будут в записи».

Потом мы вспоминали с радостью и облегчением то, что сидели во время ожидания решения в тишине и не произнесли ни одного слова, которое могло бы быть записано. Главный, наконец, добавил: «Сегодня вечером я отправлю по телеграфу в каждый полицейский участок Германии сообщение о том, что квакеры получили полное разрешение свободно изучать проблемы евреев и оказывать им ту помощь, которую они сочтут необходимой».

Верится с трудом, что такое распоряжение на самом деле могло вообще быть когда-либо отправлено. Но во всяком случае, обещание, данное нам, соблюдалось, и путь к оказанию обширной помощи, в которую в следующие наши визиты вошла эмиграция многих евреев, был свободен. Навсегда останется загадкой, почему гестапо, которое в большей степени способствовало созданию той трагической ситуации, последствия которой мы приехали исправлять, приняло нас, уважительно выслушало нашу просьбу, и, наконец, одобрило наш необычный запрос. Ведь целью этого запроса было смягчить тот ущерб, который они же сами и нанесли. Не оставляет сомнений тот факт, что те же самые американские квакеры, которые приезжали накормить германских детей после Первой мировой войны, приехали сейчас снова, чтобы опять поделиться едой – это произвело должное впечатление.

Однако я думаю, что здесь было нечто большее, нежели просто память о прошлых заслугах. Я верю в вероятность того, что эти суровые и угрожающе настроенные люди, считающиеся только с силой и насилием, обнаружили себя в противоречии с каким-то новым для них представлением о жизни, которое они признали в своих душах каким-то другим, новым видом силы. В итоге в момент своего смягчения они этой силе уступили, и она заслужила их уважение.

Если эта мысль является верной, то получившийся в итоге результат является чудом, сотворенным благодаря силе любви.

Гестаповцы в конце нашей с ними встречи встали, взяли наши пальто, помогли нам надеть их и пожали нам руки с пожеланиями всего наилучшего, с оттенком даже какой-то доброты. Этот факт их мягкости заставил меня ощутить тогда, и с оглядкой на прошлое заставляет ощущать и сейчас, что что-то необыкновенное случилось внутри них.

1947

Источник