Мы можем утешаться мыслями о будущем, в котором наши дети смогут черпать утешение в своих воспоминаниях о нас. Поскольку мы осознаем, как на нас повлияли те умершие, которых мы любили; поскольку мы чувствуем импульс их любви, их душевные потрясения, их переживания; поскольку влияние прошлого так очевидно для нас, мы не можем не задаваться вопросом, что произойдет в будущем. Мы не можем не задаваться вопросом, каким будет наше собственное наследие для людей, которых мы оставим после себя.
Стремление оставить о себе память может быть сильным желанием. Как и другие сильные желания, оно может стать пагубным. Чем больше я думаю о своем наследии для будущего, тем больше замечаю, что оно может навредить.
Мой сын умер десять лет назад в возрасте двадцати двух лет. Он снимал фильмы, отмеченные наградами. Он играл на электробас-гитаре в группе под названием Reign the Arcade. Он ездил в Новую Зеландию и ужинал со знаменитым режиссером Питером Джексоном. У меня есть фотография, на которой они стоят бок о бок. Артефакты моего сына – все фотографии и все записи – слишком малое наследие, чтобы дать мне утешение, слишком малое, чтобы вместить всё, что он для меня значит.
Более того, когда мой сын умер, я потерял всякую надежду передать ему свое собственное наследие. Я больше не могу представить себе будущее, в котором мой живой сын черпает утешение или мудрость из памяти обо мне. Я ощущаю это как огромную потерю.
Когда я думаю о своих отношениях с сыном, я воспринимаю их как нечто, что всё еще существует в настоящем. Хотя мое сердце разбито, я продолжаю черпать смысл, понимание и надежду в продолжающейся реальности наших отношений.
Когда я думаю о своей живой дочери, я не хочу сосредотачиваться на том, как она будет помнить меня после моей смерти. Я хочу сосредоточиться на жизни, которую мы проживаем вместе сегодня. По-настоящему любя кого-то, мы должны полностью присутствовать в этом моменте. Любовь проистекает из живой связи, а создание наследия – из чего-то более холодного.
Возможно, вы помните эти строки из Шелли:
«Я – Озимандия, великий царь царей.
Взгляните на мои деянья и дрожите!»
Они начертаны на пустом пьедестале, стоящем рядом с опрокинутым колоссом, лежащим обломками в безлюдной пустыне. Ваятель статуи хорошо знал и высек на этих безжизненных камнях «сурово сжатый рот, усмешку гордой власти», которыми Озимандия обладал при жизни. Нам остается только гадать, сколько страданий перенесли люди ради наследия, которое в конце концов кануло в Лету.
Те, кто обладает достаточной властью, могут стремиться к тому, чтобы их помнили за грандиозность их достижений. Давайте будем скептичны. Давайте не будем оправдывать страдания, причиненные вчерашними баронами-разбойниками или сегодняшними миллиардерами-технократами. Вред, который они причинили, не сотрешь ни оплатой места преподавателю в престижном университете, ни запуском электромобиля в космос. «Наследие» стало для университетов способом увековечить привилегии выпускников и доноров.
Наследие стало способом колонизировать будущее заботами сегодняшнего дня. Подобно разновидности некромантии, создание наследия может быть способом контроля из могилы. Как квакеры, мы должны идти другим путем. Наши предки ставили над своими умершими безымянные камни. Мы верим в непрерывное откровение. Мы верим, что Истина жива и постоянно развивается. Она не является статичной вещью, которую нужно сохранить и завещать.
Вместо того чтобы специально создавать наследие для будущего, думаю, мы будем ближе к сути того, что важно, если станем наращивать потенциал любви в настоящем. Если мы сможем увеличить любовь среди нас сейчас, импульс этой любви приведет нас к лучшему будущему. Мы не сможем оставить то наследие, в котором больше всего нуждается будущее, если наши глаза будут обращены в будущее, а не на сегодняшнюю работу.
Майк Хубер – руководитель программы Квакерской волонтерской службы и член церкви Друзей Уэст-Хиллз в Портленде, штат Орегон.
2024
Источник: журнал Western Friend
