Это текст публичной лекции, прочитанной Джулией Райберг на Ирландском годовом собрании Религиозного общества Друзей (квакеров), которое проходило в Корке (Ирландия) 26 июля 2013 года.
Джулия Райберг
Мне было 26, я была матерью троих маленьких детей и находилась в состоянии полного смятения из-за сложностей в жизни. Стоял летний день в Скалистых горах Колорадо. Я была в одиночестве в рощице из горных берез и плакала. Я еще не имела никакого представления о том, кого я называла Богом. Я обратилась к кому-то с просьбой мне помочь. И кто-то мне ответил: «Я с тобой. Я тебе помогу». Я не знаю, пришли ли эти слова откуда-то изнутри или извне, но некие отношения начались в тот день. С тех пор прошло более 30 лет, и речь в нашем разговоре будет об этих отношениях.
Спасибо за приглашение выступить. Это позволит мне вспомнить, подвести какие-то итоги, задуматься. Что я могу сказать сегодня? То, что я нахожусь здесь и говорю с вами в этот вечер, вызывает у меня особенные чувства по нескольким причинам. Во-первых, мои предки-квакеры по отцовской линии, эмигрировавшие в Америку в 1741 году, были выходцами из Грэйнджерского Собрания квакеров. Я связана с Ирландией не только исторически, но также благодаря тому, что я была заботливо и нежно поддержана и принята ирландскими Друзьями. Во-вторых, ирландские квакеры представляют собой богословское многообразие, внутри которого изменялся и мой собственный путь веры. Сочетание вашего разнообразия и того, как вы при этом любите друг друга, является для меня важным. Более того, в зале есть гости из других церквей, напоминающие мне о моём значительном экуменическом опыте. И, наконец, в аудитории могут быть слушатели, которые могли бы назвать себя искателями – искателями веры, общины верующих людей – и, возможно, что-то из моего опыта будет полезно услышать и вам. Я надеюсь, каждый услышит то, что найдёт отклик в своём сердце. Я надеюсь, что каждый из вас позволит себе быть открытым вызову. Я надеюсь, что никого не обижу. Чтобы помочь вам слушать, во время беседы я сделаю несколько минутных паузу для молчаливого осмысления.
В возрасте 26 лет я осознала, что являюсь квакером скорее по наследству, чем по каким-либо другим причинам. В течение многих поколений члены моей семьи были активными и влиятельными квакерами во всех отношениях. Моё либеральное квакерское воспитание, было более сосредоточено на квакерской практике, педагогике, миротворчестве, чем на вопросах веры. Некоторые из моих родственников были из пасторских собраний, евангельскими квакерами… В них было что-то иное, что заставляло меня чувствовать себя слегка некомфортно. Мои знания христианской традиции вероисповедания были очень поверхностны. За десять лет до этого в квакерской школе-интернате была волна христианского возрождения, которую я восприняла как нечто надменное, спорное и эксклюзивное. «Быть христианином» было чем-то, что вызывало во мне негативные ассоциации. Пока мне не исполнилось 26, вопросы веры меня действительно не волновали.
Всё резко изменилось после этого первого духовного открытия. Мне казалось, будто я была поймана сетью, спасена от утопления в драме своей собственной жизни. Я была чрезвычайно увлечена, поглощена тем, кто говорил со мной, независимо оттого, кем он являлся. Я назвала его Богом и каким-то образом связывала его с Иисусом. Один католический друг обратил моё внимание на труды Терезы Авильской и Иоанна Кресты. Я читала с жадностью. Я читала произведения брата Лоуренса и Томаса Келли. Я чувствовала, что Иисус близок мне, и мне хотелось его полного присутствия во мне. Возможно, в то время это увлечение было бегством от проблем в моей жизни. В любом случае это состояние продолжалось на протяжении ряда лет. Оно наполняло меня и помогало мне. Но также оно меня смущало. Я немного говорила об этом. Я не хотела быть «Христовой фанатичкой». Из-за этой двойственности я то включала кнопку «Иисус», то выключала. Эта двойственность была значительной частью этих 30 лет, и, вероятно, суть беседы как раз в этом.
Выйдя замуж, я стала членом шведской семьи квакеров и переехала жить в Швецию в возрасте 20 лет. Мой свёкор был харизматичным составителем речей. Но оценить его труды я смогла лишь после его смерти. На следующий день после его похорон в 1986 году, спустя пять лет после моего первого духовного открытия, я отправилась на двухнедельный экуменический библейский курс, который мне советовал посетить мой свёкор. Он снарядил меня прекрасной позолоченной Библией. Я не имела ни малейшего представления о том, как ею использоваться. Я была единственной представительницей квакеров на этом курсе. Было много пения прославления, говорения на языках, возложения рук, молитвы вслух и часов, посвящённых изучению Библии. Но то, что я помню лучше всего, это распятие на стене моей спальни. Оно не давало мне покоя. Я хотела быть с Иисусом, но мне не нужно было распятие. Я терзалась в сомнениях, принять ли его. Оно продолжало оставаться на стене, но жгло мне глаза каждый раз, когда я смотрела на него. Я также помню чувство духовного подъема и утешения, вызванное выражением веры других участников курса, хотя я не могла присоединиться к пению прославления и при этом остаться верной самой себе. Я объяснила это другим, и они с уважением отнеслись к моему квакерскому безмолвию. Пение и прославление пронизывали всё моё существо. Молящиеся возложили на меня руки. Это был грандиозно и реально. Это был еще один поворотный момент.
В начале 1990-х годов я преподавала языки и социологию в местной тюрьме для мужчин. В течение этого периода я ждала рождения нашей младшей дочери. Казалось, образ беременной учительницы как-то смягчил и углубил рассуждения в классе. Разговоры заключенных часто обращались к вопросу о смысле жизни, к вопросам веры, о неудачах в исполнении своей роли как отца, надежд на лучшее. Казалось, что моя вера, какой бы расплывчатой она ни была, входила в мою профессиональную жизнь, и я чувствовала, что мне нужно было предпринять что-то конкретное в этой связи. Это совпало с моментом, когда шведские Друзья попросили меня заняться служением для Годового собрания. И с тех пор я продолжаю работать на квакеров. С тех самых пор, когда кто-то меня спрашивает, как я зарабатываю на жизнь, мне нужно что-то рассказывать о моей общине верующих и о моём понимании веры. Себе же я должна отвечать на вопросы «Где моё место?» и «Во что я верю?»
В 1995 году произошёл драматический поворот событий. В течение нескольких месяцев я чувствовала себя слегка обеспокоенной, возможно даже немного очерствевшей и сомневающейся в отношении всего, что касалось Бога. Неожиданно 1 августа, находясь в состоянии задумчивости, я вдруг ощутила яркий и мощный свет, движущийся снаружи от меня и пробегающий по моему телу от головы до пят. Это было нечто ошеломляющее. Это не включало в себя какие-то религиозные словеса, видения или эмоции. Просто это было ошеломляющее и внушающее благоговейный трепет переживание мощного света. С того дня моим непосредственным ответом стали слова: «Теперь я знаю, что Бог реален, активен, сверхъестествен и неотъемлем. Мне не нужно больше сомневаться. Мне больше не нужны доказательства. Речь уже идёт не о вере. Речь идёт о знании». Теперь вы можете подумать, что после этого всё должно было быть гладко. Наоборот, это направило меня к чему-то новому и непростому.
Переживание света, свободное от каких-либо религиозных элементов, было универсальным по своей природе. Я поняла, что о подобных переживаниях рассказывают во многих традициях вероисповедания и вне таковых. Тем не менее, для меня это было окончательным доказательством существования Бога. Казалось, не успел Бог стать совершенно реальным для меня, как Иисус начал активно стараться привлечь моё внимание: «Эй, как насчет меня? Кем, ты сказала, я являюсь?» Теперь казалось, что абстрактное просило стать чем-то реальным, осязаемым, конкретным, воплощённым. Я стала менее озабоченной природой Бога и более сосредоточенной на явлении Иисуса Христа. Каким образом Иисус был связан с опытом переживания света, которое так значительно на меня повлияло?
Этот опыт придавал мне силы в течение многих лет. Он поддерживал меня, когда я в течение пяти лет служила в местной лютеранской церкви в качестве председателя приходского совета. Существовал болезненный конфликт в отношении одного сомнительного приходского священника, и мне были даны политические полномочия, чтобы его удалить с должности. Я оказалась глубоко вовлечена в структуру, культуру и литургию лютеранской церкви Швеции. Вот тогда-то и началось мое христианское воспитание, и вопросы, которые возникли в течение этого времени, продолжали меня увлекать. Активная работа по удалению приходского священника оказалась испытанием огнём. Как председатель, я должна была использовать мирские инструменты лоббирования и принцип большинства – так отличающиеся от квакерского стиля принятия решений! Как женщина и квакер, я ставила под вопрос правомерность рукоположения священнослужителя на его должность. Помню, однажды я была на воскресной мессе. Викарий призывал прихожан пройти вперед для причастия. «Идите, всё готово». Но мы были с ним в конфликте. Как я могла подняться и пойти вперед? Однако не принять участие казалось изменой. В глубокой печали я обратилась внутри себя к Иисусу: «Помоги мне! Как бы ты поступил?» Тут же я встала на ноги. Вне какого бы-то ни было мирского конфликта касательно наших ролей и взглядов и я и викарий обладали человеческой природой, и оба были там, чтобы чтить память Иисуса. Пять лет службы были существенной частью моего духовного и личностного развития.
Опыт, полученный 1 августа, имел другие далеко идущие последствия. Я приняла несколько решений, изменивших мою жизнь. Среди прочего я последовала призыву учиться. Я думала, очень непродолжительно, об изучении практики лютеранского богослужения, но как я могла оставить своё квакерское окружение? Как я могла служить согласно сформулированному вероисповеданию? Я хотела изучать квакерство, христианство, церковную историю. Я хотела изучать Библию. Я хотела получить некоторое представление о том, что могло бы стать моим будущим служением. Результатом этого стали семь лет учёбы в Эрлхамской Школе религии, квакерской семинарии в США, сочетающей очное обучение с онлайн-занятиями. Шведское Годовое собрание поддерживало меня на протяжении всего этого процесса.
В семинарии я познакомилась с жизнью шведской женщины-квакера Эмилии Фогельклоу. Она родилась в 1878 году. Она пишет об одном уроке по христианству, на котором она присутствовала в возрасте около 8 лет. Учитель рассказывал о Джордже Фоксе, основателе квакерства, который заблуждался, утверждая, что его может направлять «внутренний свет», который есть внутри каждого человека. Маленькая Эмилия пропищала: «Я страдаю от того же самого заблуждения». Она стала писателем, мистиком, педагогом, миротворцем во время двух мировых войн, защитником прав женщин и одной из «матерей» Шведского Годового собрания, основанного в 1936 году. Хотя я никогда её не встречала, слова Эмилии и её история жизни помогли мне “ухватиться” за христианскою традицию. Когда ей было 23 года, находясь в глубокой депрессии, Эмилия испытала изменившее её жизнь переживание, которое она назвала своим Откровением Реальности. Для того, чтобы понять, что с ней произошло, она изучала теологию и стала первой женщиной в Швеции, получившей степень по теологии в 1909 году. Она описывает свой преобразующий опыт от третьего лица:
Но в один из ясных дней весны – 29 мая 1902 года – когда она сидела, готовясь к занятию среди деревьев за улицей Фёренингсгатан, дом 6, довольно тихо, незаметно произошло основное событие всей её жизни. Без взгляда или звука речи, или человеческого прикосновения, в состоянии ясного сознания она испытала великое освобождающее внутреннее чудо. Как будто пустая скорлупа сломалась. Всё бремя и страдание, всё чувство нереальности растаяло. Глубоко внутри она ощущала живую доброту, радость, свет, словно озарённую, ясную, радостную, всеобъемлюще неоспоримую реальность. Первые слова, которые пришли ей на ум – после долгого времени – были такими: это великая Милость, это Бог. Ничто не является таким реальным, как это… Внутри себя она знала, без священника или книги, как Бог находит человека и дарует ему жизнь и свободу, и свет. Новый Завет ей открылся изнутри. Она поняла, что случившееся с ней, возможно для каждого. Это часть человеческой жизни. Она признавала проблески этого в церквях и сектах, но что касалось её, ей не нужно было так много «оберточной бумаги вокруг Бога» и так много повторений одних и тех же мыслей и слов, словно Бог был глух или забывчив, или не желал слушать.
Так как опыт, полученный 1 августа, имел настолько универсальный характер, то я чувствовала себя вправе представлять себе Бога и относятся к нему так, как это имело для меня смысл. Я радуюсь словам другой ранней шведской женщины-квакера, Элин Вэгнер, так как она выражает аналогичное чувство свободы.
Я писала и говорила бесчисленное количество раз, что квакеры придерживаются мнения, что Бог обитает в каждом человеке. Много времени тому назад меня вдруг осенило, что в этом случае он также обитает и во мне. Но теперь я знаю, что я тогда с ним сделала. Я связала его руки и ноги, заставила его сидеть на голодном пайке, отказалась говорить с этим заключенным, устремляя при этом во вселенную астрономов крик отчаяния и сомнений, обращенный к некому невероятно далекому и безразличному Богу. Но теперь он стал свободным, освободил себя сам или, возможно, я освободила его. И тогда он, этот бедный Бог с кляпом во рту, стал в состоянии отвечать.
За годы семинарской учёбы, структура христианской веры стала мне яснее. Я поняла, что есть определенные убеждения и доктрины, которые занимают центральное место в христианстве, и без которых вряд ли можно быть «истинным» христианином. Вы можете подумать, что я могла бы попросту не беспокоиться об этом, приняв образ якобы христианки или, возможно, общепризнанный образ квакера, и просто продолжать жить. Это было невозможно, потому что, как я сказала ранее, Иисус так и не оставлял меня в покое.
Я билась с пониманием воскресения, с исключительными требованиями христианства, с представлением о Троице, с вероисповеданием, с воплощением, с понятием греха, с тем, как исторический Иисус связан с Христом веры. Я не могла понять жестокость и патриархат Ветхого Завета – должна ли я была вообще иметь какое-либо отношение к этим писаниям? Я еще даже не начала осознавать, что значит искупление. Как вообще я могла называть себя христианкой, учитывая, что у меня были проблемы практически со всем на свете? Но разве это имело значение? Разве я не могла просто быть приверженцем квакерства, не соглашаясь со всем перечисленным выше? Многие из моих друзей-квакеров отпустили христианство … слишком обремененное своей историей и наследием. Я, определённо, могу понять это! Но я не могла позволить христианству уйти.
Затем меня осенило, что есть много способов быть христианином, также как есть много способов быть и мусульманином, и иудеем, и индуистом, и буддистом. Существует много способов быть универсалистом. И я видела жизнь, подобную жизни Христа, у многих людей, принадлежавших к другим традициям вероисповедания, а также и у не принадлежавших каким-либо традициям. У меня было нарастающее ощущение и возрастающее разочарование, что другие – неопределенная масса, называемая себя представителями христианства – казалось, оставляют за собой право определять, что значит быть христианином. Я не была готова ответить «нет» на вопрос, являюсь ли я христианкой, но я не была готова и ответить «да», не поняв, какой христианкой я была на самом деле. Путешествие не сулило быть легким или ясным.
Я помню, как читала книгу для семинарских занятий. Это была история о разных ролях, которые присваивались Иисусу на протяжении столетий – как будто он был бумажной куклой и получал различные костюмы для того, чтобы достичь культурные, политические, социальные и экономические цели. Какое откровение! С каким Иисусом я имела отношения? Как повлияли многие проявления Иисуса на меня, шведско-американскую женщину, квакера XXI века? Меня тянуло найти подлинного, без прикрас, Иисуса, одного, вне всех костюмов и ролей, предназначенных ему. Кем он был? Что он говорил? Снова слова Эмилии: «Бедный Иисус. Если бы только мы поклонялись ему немного меньше и слушали его немного больше».
Искать его, слушать его – это означает читать Евангелие. Я хотела знать истинную версию. Я хотела знать, что он действительно говорил, и меня интересовало, могу ли я просто вырезать и вставить слова Иисуса, напечатанные красным во многих Библиях, в один документ и пропустить остаток, который казался таким противоречивым. В этой связи я узнала о «Семинаре Иисуса», о богословах, которые изучали Евангелие с целью определить степень вероятности того, что слова, приписываемые Иисусу, действительно были им произнесены. И для меня было одновременно и болью и в то же время облегчением полностью осознать, что участки текста, выделенные красным, – это не прямые цитаты, и что фактическую истину трудно найти. Глубоко внутри я начала понимать, что Евангелие – и, в действительности, все книги Библии – это человеческие попытки разобраться в тайне. Наличие нескольких противоречивых версии Евангелия не говорит о его недостатке, но является подтверждением таинственной природы событий, которые продолжают привлекать внимание людей, выводить их из зоны комфорта и давать пищу для размышлений на протяжении уже более чем 2000 лет. Это всё та же самая история, но увиденная через разные линзы: запомнившаяся, отредактированная, переведенная и интерпретируемая на протяжении веков посредством насыщенной и зачастую горькой смеси языка, культуры и политики.
Я продолжала читать произведения одного из богословов «Семинара Иисуса» – Маркуса Борга. Его труды и встреча с ним в Стокгольме в ноябре прошлого года мне очень помогли. Его книга «Встреча с Иисусом снова в первый раз» была назидательна, и я была заинтригована её названием. Видеть снова, но как в первый раз, предполагает, что мы можем обратиться с новым взглядом, новым пониманием к чему-то или кому-то драгоценному для нас, сложному или тревожащему нас, и увидеть это что-то или кого-то в новом свете. Я поняла, что я могла бы пересмотреть своё понимание христианской традиции. Я осознавала наличие багажа знаний и опыта, который я имела, хотя и не получила явно христианского воспитания. У меня было немного багажа знаний и опыта, появившегося просто в силу жизни в культуре, основанной на христианских ценностях – хотя я считаю, что это исказило моё понимание того, что значит быть человеком веры и последователем Иисуса. А я не хочу, чтобы искажения определяли мою веру!
Я пришла к осознанию, что, вероятно, я являюсь истинным квакером. На протяжении веков квакеры ставили под вопрос внешнюю власть в свете собственного опыта. Я всё больше уверялась в правильности своего неорганизованного, непоследовательного поиска пути определения себя как христианки, который бы не затрагивал моей целостности и интеллекта. Ранние квакеры заново открыли первобытное христианство, и слово «первобытное» здесь не означает менее совершенную версию. Оно означает версию, которая существовала до того, как слишком многие люди начали слишком много возиться с хорошей идеей и использовать её, чтобы получить власть над другими. Таким образом, хотя квакеры готовы поставить под вопрос внешнюю власть, мы также постоянно проверяем личный опыт в свете традиции. Другими словами, есть понимание того, что продолжающееся откровение не будет совпадать с живой традицией. Возникает вопрос, что продолжает быть животворящим в нашей традиции – как в квакерстве, так и в христианстве? И что, с другой стороны, могло бы нас подталкивать к необходимости пересмотра? Происхождение слова «традиция» имеет двоякое значение: это и продолжение чего-то и измена чему-то. Традиция может являться тем, что даёт нам основание и даёт нам средства к существованию. Она также может быть тем, что нас стопорит и отводит в сторону от живительного источника. Традиция не является тем, что может быть использовано в качестве аргумента в поддержку статуса-кво. Традиция – это то, что должно помочь нам держать наши глаза открытыми, это то, что делает нас открытыми одновременно прошлому, настоящему и будущему.
Эмилия предупреждала нас об опасности ступора: системы веры подобны измерительному прибору, считывающему то, что было пережито, и, как таковые, они в значительной степени оправданы. Но мы не должны застрять в прошлом, а, наоборот, в каждой новой ситуации ждать поток жизни от того, кто сказал: «Смотрите, я делаю все новое». Если квакеры этого не делают, тогда мы беднее всех прочих общин.
Но мой свёкор Свен Райберг предостерёг нас о злоупотреблении свободой: Общество Друзей имеет полезную историю, но можно легко начать злоупотреблять духовным величием прошлого. У нас нет ни священников, ни исповедников, ни вероучений, ни таинств, ничего, что могло бы нас крепко удерживать, когда нас начинает затягивать в бездну. Вместо этого мы опасно близки к высокомерию, потаканию своим желаниям, снобизму с нашей свободой, духовной лени и многим, многим оправданиям. Мы не замечаем, когда мы уходим прочь от проблеска реальности, истины, которую мы однажды видели. Свобода квакеров может быть катастрофической ловушкой, если только она не возникает каждый день в нашей душе.
Создаётся впечатление, что мы должны жить между двумя крайностями: завязнуть или потерять нашу точку опоры.
За последние несколько лет Бог стал для меня обширнее. Бог стал более процессом, нежели сущностью, более глаголом, нежели существительным. Из кельтской духовности я узнала о концепции «тонких материй». Это места, события, встречи, тексты и музыка, где мембрана между нашей повседневной реальностью и конечной реальностью – Богом, кажется, становится очень тонкой, и мы чувствуем, что две реальности становятся одной. Это перекликается с пониманием квакеров, что вся жизнь является священной, относящейся к таинству. Поскольку Бог стал одновременно и более абстрактным и более реальным, мне стало труднее находиться в отношениях с ним. Меня стало интересовать, не становилась ли я нетеисткой – по крайней мере, я могла понять тех, кто не в состоянии принять Бога как «того, кто там наверху», как отсутствующего родителя, как далекого судью. Но я испытывала иной вид отдалённости от Бога. Это было больше похоже на то, что Бог просто становится синонимом самой жизни. Как может рыба описать воду?
Недавно я была обеспокоена примером распространенного представления о Боге как о «том, кто там наверху». Две мои маленькие внучки были у меня в гостях и спросили меня о моей работе. Я ответила, что я работаю на Бога. Они посмотрели на меня с недоверием. Старшая спросила: «Ты имеешь в виду того, кто там наверху?», показывая неуверенно на небо. «Ты действительно веришь в него, бабушка?» Я попыталась найти слова, чтобы объяснить тонкости жизни, ощущение того, что я познана и любима кем-то очень близким мне. Я спросила, поняли ли они, и они кивнули в знак согласия. Младшая девочка спросила, верю ли я в Иисуса, верю ли я, что он поднялся на небеса после того как умер, чтобы быть с Богом. Я опять попыталась сделать акцент не столько на вере, сколько на чувстве причастности к тому, что хотя я и не знаю, что на самом деле произошло тогда, но, знаю, что есть глубокая правда во всем этом; к факту, что люди могут по-прежнему быть очень живым в нас, даже если они умерли – подобно тому, как мы помним, что у нас есть замечательная прабабушка, которая больше не с нами. Я спросила, поняли ли они, и они кивнули в знак согласия. Мне было грустно, что этим малышкам, получающим светское воспитание, не показали действенную взаимосвязь между удивительным чудом жизни и живой традицией вероисповедания. Эмилия писала:
Бог не может больше быть в плену на небе, словно в красивом голубом камне, о котором создаются легенды. Он хочет быть отпущен живым из этой тюрьмы, стены которой, возможно, нужны были людям по причине их огромного страха. Он хочет спуститься с небес в жизнь мира.
Поскольку казалось, что образ Бога стал более расплывчатым, Иисус опять оказался в зоне более пристального внимания. Но я поняла, что моя борьба с доктриной утихла. Как и Эмилии, мне не нужно так много «оберточной бумаги вокруг Бога». Или вокруг Иисуса. Я наконец-то признала за собой право называть себя христианкой так, как я это понимаю. Я ощущаю себя вправе и имеющей свободу интерпретировать христианское вероучение и Священное Писание теми способами, которые помогают мне ориентироваться в жизни. Если бы у нас было время, я могла бы вам рассказать, что для меня значат воскресение и Троица, и я могла бы рассказать вам, как я понимаю Иоанна 14:6 (где Иисус говорит, что никто не приходит к Богу, как только через него), что это место Евангелия абсолютно ясно для меня, не предполагая каких-либо исключительных христианских претензий на озарение или связь с Богом. Возможно, вы думаете, что наконец-то далее всё будет гладко. Абсолютно нет. Иисус не оставляет меня в покое.
Возможно, это была поучительная и волнующая учебная поездка, организованная Советом квакеров по делам Европы в Палестину и Израиль. Возможно, это было подобно выходу из зоны комфорта и чувству волнения во время Всемирной квакерской конференции в прошлом году, где говорилось о том, что предпринимают другие квакеры, чтобы помочь сделать мир лучше. Возможно, это было внимательное наблюдение за американской президентской гонкой и осознание, как много было поставлено на карту. Возможно, это было связанно с речью Маркуса Борга в Стокгольме о Царстве Бога, где он говорил, что послание Иисуса заключается в том, что нам нужно открыть наши сердца, чтобы принять мечту Бога о мире, в котором царят сострадание и справедливость, и трудиться для её воплощения. Квакеры всегда считали, что рай находится здесь и сейчас, но при этом они всё еще ждут, что он когда-нибудь наступит. Но не стала ли я слегка самодовольной, благоденствуя на моём маленьком участке неба, проводя ретриты и служа Друзьям в различных областях? Могу ли я честно сказать, что суть моей жизни – это следование радикальному повелению Иисуса, активно трудясь для строительства Царства Божия? И до какой степени моя община верующих живет согласно повелению Иисуса, независимо от того, как мы, будучи индивидуальными личностями, понимаем и относимся к нему? Эмилия напоминает нам, что внутренний свет – это не собственность. Возможно, у нас в руках остался лишь пустой подсвечник. Возможно мы не замечаем, что наше путешествие больше не следует за светом жизни, но стало святым наследием побеленного надгробия.
Оглядываясь назад, я могу сказать, что мои отношения с Богом были относительно несложными. Мои отношения с Иисусом были сложнее. Я прошла путь, начиная от игнорирования Иисуса до любви к нему, до попытки понять его, чтобы теперь сказать: «О’кей. Я твоя. Что я могу сделать для тебя?» Будучи погружённой в этот разговор, стараясь осмыслить эти 30 лет, мне пришла в голову мысль, что, вероятно, вовсе не я была инициатором этих отношений, как мне казалось. Очевидно, я была призвана Богом, Духом, светом жизни, Живым Христом, который был полностью воплощен в Иисусе. Я думаю об истории Иисуса, который начиная свое служение, создал общину вокруг себя. Он нашел несколько простых парней, готовых следовать за ним. Может быть, и я – обычная девушка, которую нашли, чтобы ей следовать за ним. И меня зовут снова и снова, потому что я спотыкаюсь и падаю и забываю. Я вознесена Богом посредством тела, которым является община верующих, к которой я принадлежу.
Мой свёкор рассказывал о пожилом британском Друге, который написал ему: «Христианство – это не теория, чтобы её обсуждать или проблема, чтобы её решать. Это жизнь, чтобы жить, и личность, чтобы любить». Вероятно, христианское послание – это не слова, с которыми мы согласны или нет. Но, вероятно, это мы – отдельные личности и общины верующих, которые призваны быть посланием, призваны свидетельствовать о Свете жизни нашими собственными жизнями. Вероятно, воплощение означает, что Слово становится плотью в нас, призывая нас и используя нас в качестве инструмента сострадания, справедливости и мира. Я больше не хочу, чтобы меня спрашивали: «Как вы поживаете?», но охотнее я бы услышала: «Как вы возрастаете?» Я больше не хочу, чтобы первый вопрос касательно нашего собрания квакеров был о том, как много членов оно имеет, но, лучше о том, насколько Истина процветает среди нас и насколько сильно мы любим друг друга.
Я хочу принадлежать Иисусу присущим мне неорганизованным, противоречивым образом. Я хочу, чтобы мой путь был его путём. Я хочу, чтобы моя история была схожа с его историей. Я хочу, чтобы моё видение было таким же, каким был увлечен он – это не видение, которое является исключительно христианским. Это не его вина, что люди склоны вязнуть в оберточной бумаге. Даже если выяснится, что вся эта история – выдумка, она всё еще достаточно мощна, чтобы изменить мир и наши жизни.
Благодарю, что выслушали мою историю. Жаль, что я не могу услышать историю каждого из вас. Бог трудится в каждом из нас разными и уникальными способами. Мы возрастаем, делясь друг с другом опытом.
Источник: quakers-in-ireland.ie
