БОЛЬШЕВИЗМ И ХРИСТИАНСТВО // Закари Эльшлегель

БОЛЬШЕВИЗМ И ХРИСТИАНСТВО: КОМИТЕТ СЛУЖЕНИЯ АМЕРИКАНСКИХ ДРУЗЕЙ В РОССИИ (1919–1933)

Закари Эльшлегель

Предисловие переводчика

В мае 1923 года исполнительный секретарь Комитета служения американских Друзей (AFSC) Вилбур Томас побывал в Советской России. Американские квакеры (вместе с британскими Друзьями) тогда участвовали в работе по оказанию помощи голодающему населению Бузулукского уезда Самарской губернии. Голод в 1923 году был позади, квакерам следовало думать о будущем. Вилбур Томас был активным сторонником квакерского присутствия в СССР, полагая, что в этой стране идёт великий эксперимент: власть принадлежит трудовому народу, который строит новое общество, основанное на принципах весьма близких квакерским.

Читая документы и переписку Вилбура Томаса я неоднократно отмечал удивительную, как мне казалось, близорукость американского квакера. Этот человек, искренне старавшийся помочь России, совсем не желал замечать то, что на самом деле происходило в стране после большевистского переворота. В своём письме, датированном маем 1923 года, Вилбур Томас писал в США:

Мне кажется, что здесь нет религиозного преследования, за исключением, конечно, тех случаев, когда власти на местах имеют претензии к церкви или к кому-то, кто выступает против нынешней политической линии властей. В правительственных кругах тут преобладает мнение, что те люди, которые предстали перед судом, в самом деле выступали против политики нынешних властей и активно выступали против соблюдения закона. В таких обстоятельствах всякая власть должна защитить себя, и меня удивляет, что подобных волнений было не очень-то много. У меня нет информации о том, виноваты ли в чём-то люди, представшие перед судом, или они невинны, но когда вспоминаешь, что такое была православная церковь в России, как близко она ассоциировалась с деятельностью царских властей, то не удивляешься тому, что люди выступили против неё и заявили, что церковь должна быть отделена от государства.

В те же майские дни 1923 года Вилбур Томас выступил перед американскими сотрудниками квакерской миссии в Сорочинском. Его речь в изложении Эдвина Вейла, работавшего тогда в Сорочинской волости, звучала так:

Как квакеры могут отказаться от морального лидерства, которым они пользуются в Америке и в тех странах, где они работали! Друзья помогали людям, невзирая на их национальность, невзирая на их политические или религиозные взгляды. При том, что общественные институты в России (особенно речь идёт о церкви) в состоянии постоянных перемен, тут новые идеи принимаются с готовностью, – какие же в этой стране есть несказанные возможности для оказания влияния в правильном направлении! Россия вскоре станет великой и мощной страной. Все теперешние наши трудности должны только раззадоривать нас. Квакеры не могут позволить себе ухода из России, потери всех контактов с ней.

Шесть лет спустя, в своём прощальном письме (Вилбур Томас покидал свой пост исполнительного секретаря AFSC после десяти лет работы в Филадельфии):

Я до сих пор считаю, что Россия даёт величайшие возможности для служения любой стране мира. В России больше возможностей для развития служения, которое принесёт пользу всем, нежели в любой другой стране… Я абсолютно против какой-либо деятельности, которая была бы направлена на развитие какой-то религиозной секты, в которой нет необходимости. Нам следует заниматься развитием того, что действительно поможет нашим собратьям, потому что тем самым мы и будем вершить самое высокое служение. Я надеюсь, что смогу продолжать поддерживать связь с Россией, потому что я очень сильно интересуюсь её политическими и социальными экспериментами. Я уверен, что эта страна сможет принести большую пользу остальному миру тем, что она и дальше будет следовать курсом, которым она следует в настоящее время.

Вилбур Томас был не одинок в раздаче комплиментов большевистским властям. Многие из сотрудников квакерских миссий, как американской, так и британской, попали под обаяние большевистской пропаганды. Эту тему попытался раскрыть американский студент Закари Эльшлегель в своём магистрском тезисе, который я перевёл на русский язык. Сочинение Эльшлегеля датировано августом 2012 года, он концентрируется в основном на примере работы американского комитета – AFSC, хотя много пишет о сотрудниках британской квакерской миссии: Фрэнке Кедди (работавшем в первой миссии в Бузулуке в 1917–1918) и Артуре Уоттсе. Несмотря на мелкие неточности и неаккуратности, исследование мне показалась очень актуальным и в наши дни, когда кое-кто на западе тоже готов обмануться и повторяет тезисы лживой пропаганды, звучащей с востока.

Сергей Никитин

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Здесь рассказано о той поддержке, которую выказывали большевистской революции многие квакеры левых взглядов. Это показано на примере работы по оказанию помощи Комитетом служения американских Друзей (AFSC) в России в 1919–1931 годах. И хотя Друзья в описываемое время занимались работой по оказанию помощи в духе христианского братства во многих регионах мира, помощь в России имела дополнительную составляющую по причине заявленных большевиками целей построения общества социальной справедливости. Поэтому в значительной степени решение квакеров приехать в Россию и то, почему они оставались так долго, и то, что они многого смогли достичь, было связано с тем, что коммунистические симпатии широко распространились в квакерских кругах. Квакерская миссия особенно запомнилась многим сотрудникам и чиновникам AFSC по причине их симпатий к коммунистическим идеям, что в конечном итоге помешало многим квакерам увидеть те злодеяния, которыми была столь богата русская революция, и не осознать суть нарождающегося советского режима.

ГЛАВА 1. ВВЕДЕНИЕ

Комитет служения американских Друзей (AFSC) выполнял работу по оказанию помощи во многих странах, предлагая помощь любой стране, желающей её получить. Следует заметить, что работа, проводимая организацией в России в 1920-е годы, была особым случаем. Сотрудники AFSC испытывали особые чувства к работе в России именно потому, что многие члены организации симпатизировали идеалам, которые были заявлены большевиками. Многие квакеры зачастую не делали различия между конкретными религиозными системами и политическими целями; для некоторых Друзей видение того, как христианские идеи должны реализовываться на земле, вполне совпадало с заявляемой политической повесткой большевиков. Таким образом, причины, по которым квакеры отправились в Россию, причины, почему они оставались там так долго, в значительной степени объяснялись марксистскими симпатиями, столь распространёнными среди сотрудников AFSC. В конечном итоге именно это смешение политических и религиозных целей затмило зрение многим Друзьям, которые оказались неспособны увидеть злодеяния, совершенные во имя революции в конце 20-х и начале 30-х годов. Следует заметить, что не только квакеры продемонстрировали упомянутую недальновидность. В самой России в эпоху революции были так называемые «красные священники» православной церкви, которым союз между христианскими и большевистскими принципами искренне казался естественным.

Настоящий труд в своих выводах опирается в основном на архивы AFSC; мы также использовали документы Руфуса Джонса, руководителя и основателя AFSC. Кроме того, эта статья в значительной степени использует исследование, проведённое Клэр Горфинкель и Дэвидом Макфадденом, авторами книги «В духе созидания: квакеры в революционной России», – лучшего из всех печатных изданий, повествующих о миссии AFSC в России.

Горфинкель и Макфадден в своей книге продемонстрировали гораздо более детальную историю по указанной теме, если сравнивать с книгой Риченды Скотт «Квакеры в России», которая охватывает несколько столетий и не углубляется в персоналии и убеждения ключевых сотрудников AFSC в 1920-е годы. И хотя книга Горфинкель и Макфаддена использует многочисленные архивные данные, она не анализирует должным образом смешение личных, политических и религиозных убеждений. Книга этих авторов заканчивается слишком резко: период 1929–1933 годов в ней почти не затрагивается.

Таким образом, в книге Горфинкель и Макфаддена опущен период присутствия квакеров в России в сталинские годы, в ней не упомянута переписка между Москвой и штаб-квартирой AFSC в Филадельфии. Переписка той эпохи особенно показательна, поскольку демонстрирует то, что личные религиозные убеждения многих Друзей заставляли их не замечать или даже игнорировать варварство, имевшее место в сталинской России.

Переписка между Россией и AFSC, многочисленные письма хорошо помогают понять мотивы поведения многих работников, работающих в России. Кроме того, тексты, написанные в те годы квакерскими пиарщиками, довольно чётко показывали то, к кому ASFC обращался с просьбой о пожертвованиях, это легко понять по характеру пробольшевистского содержания паблисити. Ну, и, наконец, разгромные письма 1933 года, направленные в AFSC Александрой Толстой, дочерью знаменитого писателя и друга многих квакеров, а также Алис Дэвис и Нади Данилевской, двух последних квакерских сотрудниц, покинувших Москву в мае 1931 года, убедительно показывают, насколько большевистские симпатии влияли на видение Советской России сотрудниками AFSC даже в этот, более поздний период.

ГЛАВА 2. ПРЕДПОСЫЛКИ: КВАКЕРЫ ДО ЛЕНИНА

В XVIII веке в Россию приезжали английские врачи, помогавшие бороться с оспой, они делали прививки даже сыну Екатерины Великой. Квакеры обращались к русским царям с воззваниями о мире после Крымской войны и пытались продвигать методы орошения в Поволжье, чтобы предотвратить новый голод, подобный тому, что был в 1891 году. Одной из целей квакерских миссий в России было общение с теми русскими, чьи цели и желания были схожи с квакерскими. Благодаря этому принципу квакеры смогли сойтись с толстовцами, группой духовных последователей знаменитого писателя Льва Толстого, которые могли сравнительно спокойно обитать в Советской России до сталинизации Политбюро в 1927 году.

Учение Толстого о пацифизме естественным образом сделало его союзником Друзей. Толстой в своей работе 1884 года «В чем моя вера?» отвергал догматизм Русской православной церкви (за что позже был отлучён от неё), поясняя, что он считал истинным христианством.

Излагая свою веру в учение Христа, я не мог не высказать и того, почему я не верю и считаю заблуждением ту церковную веру, которая обыкновенно называется христианством. В числе многих отступлений этого учения Христа я указывал на главное отступление, именно – на непризнание заповеди непротивления злу насилием, очевиднее других отступлений указывающее на извращение церковным учением учения Христа.

Толстой писал, что одним из первых откликов на его книгу были письма от американских квакеров. Квакеры присылали ему свою литературу:

Вместе с письмами квакеры присылали мне свои брошюры, журналы и книги. Из этих присланных мне ими журналов, брошюр и книг я узнал, до какой степени уже много лет тому назад ими неопровержимо была доказана для христианина обязанность выполнения заповеди о непротивлении злу насилием и была обличена неправильность церковного учения, допускающего казни и войны.

На каком-то этапе Толстой даже сделал свой собственный перевод евангельских текстов, подчёркивая слова и дела Христа и считая ветхозаветные и новозаветные послания менее достойными изучения, чем рассказы о жизни Христа. Более того, Толстой пришёл к отрицанию какого-либо реального авторитета конкретной традиции или деноминации в толковании богословия.

Я был приведён к убеждению, что церкви никакой нет. Все различно верующие христиане называют себя истинными христианами и отрицают одни других. Все эти отдельные собрания христиан называют исключительно себя церковью и уверяют, что их церковь истинная, что от неё отпали другие и пали, а она устояла.

Толстой подчеркивал, что христиане всех вероисповеданий забыли учение Христа.

Каждая христианская церковь, т. е. вероучение, несомненно происходит из учения самого Христа, но не одно оно происходит, – от него происходят и все другие учения. … Все вышли из жизни и дел Христа, и все живут только для того, чтобы производить дела Христа, т. е. дела добра. … И, увидав дела жизни людей, исповедовавших учение Христа, я прилепился к ним.

Упор Толстого на то, что христианство является религией, основанной на актах служения ближнему, находил сильный отклик у Друзей, которые также отвергали идеи строгого догматизма. Как правило, квакеры (и Толстой) отвергают все формы церковной власти, которые они считают ненужными, греховными и, в конечном счете, противоречащими истинному духу христианства.

Известно, что квакеры во время различных паломничеств в Россию в XIX веке искали встреч с Толстым, встречались с ним, и нашли в нём ценного друга. Делегация Друзей из Англии, заинтересованная в помощи России во время голода 1891–1892 годов, встретилась с Толстым (который был очень активен в делах по оказанию помощи голодающим и осуждал российское бюрократическое государство за недостаточно активные действия) и провела некоторое время в его доме. Другие квакеры поддерживали отношения с Толстым до самой его смерти, а позже подружились с его детьми. Эти отношения не ослабели и в революционную эпоху, когда дружба с семьей Толстых и их последователями оказалась весьма полезной. Слава толстовского имени была настолько сильной, что дружба с его семьёй была равносильна защите: «Уважение, с которым большевики относились к отцу графа [Сергея Львовича] Толстого, обеспечивало неприкосновенность его большого семейства от обысков и суровых допросов чекистов. Гостей семейства тоже не трогали».

Группа английских квакеров прибыла в Россию в 1916 году для оказания помощи в решении проблемы польских беженцев. Эти беженцы покинули родные края во время отступления русских в 1915 году. Продвигаясь на восток, многие из них осели в Бузулуке, уездном центре Самарской губернии в Поволжье. Русские власти просили о помощи, и к апрелю 1917 года в Бузулуке работали уже тридцать пять Друзей, – они помогали этим беженцам. Друзья открыли больницы и пункты питания, но разгоревшаяся гражданская война вынудила многих из них покинуть Бузулукские уезд и продолжить гуманитарную деятельность далеко в Сибири или уехать из России. Получение финансов для поддержки миссии стало большой проблемой после большевистской революции. В период 1918–1920 годов помощь квакеров в России была минимальной.

В 1921–1922 годах обширные области России были поражены засухой. К этой беде добавились последствия политики предыдущих трех лет («военный коммунизм»). Военный коммунизм привел к гиперинфляции, развитию чёрного рынка, дефициту и массовому голоду. Итогом стала откровенная катастрофа. Классовая война против кулаков (якобы богатых крестьян) означала, что любой излишек зерна реквизировался государством. Теоретически это зерно должно было использоваться для питания городов; на практике зерно вовсе не было «излишком», и попавшие под продразвёрстку крестьяне лишались даже куска хлеба, они просто не могли прокормить себя. Продразвёрстка не оставила и семян для сева на следующий год. Большая часть реквизированного зерна была изъята несмотря на тяжёлые страдания. Позднее были случаи продажи зерна за границу большевиками, и это тогда, когда многие русские умирали от голода.

Всего в результате голода 1921–1922 годов в стране погибло около пяти миллионов человек. Ситуация была настолько ужасной, что большевистские власти попросили известного писателя Максима Горького обратиться к зарубежным странам с призывом помочь в сложившейся ситуации. Для предотвращения массового голода требовалась гуманитарная помощь. Именно в это время в России начала работать Американская администрация помощи (АРА), руководителем которой был будущий президент (и квакер) Герберт Гувер. АРА кормили более десяти миллионов человек в день в разгар голода 1921–1923 годов.

Работа по оказанию помощи была обещана американцами при условии выполнения большевиками ряда требований, что привело Ленина в ярость. Однако в конце концов советский вождь уступил и выполнил американские условия, поскольку ситуация была в самом деле ужасной. AFSC продолжила свою деятельность, в основе которой лежала христианское желание помочь. Американские квакеры работали на этом этапе под руководством гуверовской АРА, продолжая начатое ими в 1920 году дело помощи русским.

Сам комитет AFSC был создан за два года до описываемых событий, в 1917 году американскими квакерами для оказания помощи, в том числе и России. Сознательные отказчики, отказавшиеся брать в руки оружие по соображениям совести, не могли принять участие в мировой войне, им нужна была альтернатива: работа, в которой не было бы места насилию. Первоначально комитетом руководили несколько различных квакерских организаций. Они выбрали председателем Руфуса Джонса, известного квакерского активиста и интеллектуала из Новой Англии. Джонс делился своим видением AFSC, «он верил в то, что духовный мир не должен разрывать связи с миром подлунным, где квакерам следует предпринимать и политические действия». Руфус Джонс считался умеренным человеком, что объясняет его способность сотрудничать со многими другими членами AFSC в течение всего его времени пребывания на посту председателя. Квакерские организации Филадельфии и Пенсильвании достаточно настрадались от доктринальных расколов в прошлом, так что Джонсу не хотелось, чтобы это повторилось и под его руководством.

Следует подчеркнуть, что именно великодушие и умеренность Джонса позволили ему установить хорошие отношения с другим квакером, с Гербертом Гувером, человеком, который не питал никаких симпатий к большевикам. Эти отношения были важны, поскольку американские Друзья получили разрешение Вашингтона работать в России только под эгидой AРA. Однако многие в AFSC не хотели работать с таким антикоммунистом, как Гувер, – этим людям русская революция виделась как начальный этап построения Царства Божия на земле. То самое идеальное, справедливое общество, о котором так мечтали многие квакеры, теперь пытались создать в России. Утопия из мечты превращалась в реальность прямо на их глазах.

Американские и английские квакеры едут в Бузулук, 1923. Слева направо Вилбур Томас, Доротея Дант, Рут Фрай, Эдвард Боллс и Уолтер Уайлдман. Большевизм и христианство.

Американские и английские квакеры едут в Бузулук, 1923. Слева направо Вилбур Томас, Доротея Дант, Рут Фрай, Эдвард Боллс и Уолтер Уайлдман

ГЛАВА 3. ПРОТИВОСТОЯНИЕ КРАСНОЙ УГРОЗЕ: ВИЛБУР ТОМАС И ФРЭНК КЕДДИ

Никто в штаб-квартире AFSC в Филадельфии не был так воодушевлён перспективами квакерской миссии в России, как Вилбур Томас, который занимал пост исполнительного секретаря этого комитета с 1918 по 1929 год. Горфинкель и Макфадден говорят о Томасе как «о принципиальном стороннике помощи России»: он был человеком, ответственным за жизнеспособность миссии в течение всего следующего десятилетия.

Переписка между Россией и Филадельфией проходила через Томаса, он же отвечал за паблисити. Томас совершил многочисленные поездки по США, выступая с лекциями в поддержку миссии, устанавливая прочные связи с всевозможными радикальными просоветскими организациями, которые были основными спонсорами миссии. Работа в России была для него чрезвычайно важна, и более поздняя переписка Вилбура Томаса не оставляет никаких сомнений в его симпатии к коммунистам. Миссия квакеров в России не оставалась бы так долго в стране, если бы исполнительным секретарем AFSC был кто-то другой, – настолько высок был авторитет этого человека в организации.

Томас неоднократно указывал всем на того, кого он считал ответственным за все несчастья русского народа – царь. Большевистское правительство, по его мнению, «преодолевало огромные трудности и [прилагало] колоссальные усилия для того, чтобы справиться с ситуацией». Его последующую переписку следует рассматривать в свете страха перед «красной угрозой» 1919–1921 годов в Соединенных Штатах. Историк Роберт Мюррей пишет, что «мало какие события в современной американской истории были окружены такой тайной. Мало какие события были в настолько преувеличены и вызывали такой страх. Уровень нетерпимости и насилия со стороны общественности был не сравним ни с чем». Негативную реакцию Томаса на такое всеобщее помешательство можно понять: тогда очень немногие американцы встали на защиту большевистского режима; подавляющее большинство комментариев можно было охарактеризовать одним словом: безумие. Томас, пресыщенный антибольшевистской пропагандой внутри Штатов, писал сотрудникам квакерской миссии в России: «Мы будем очень рады любой информации, которую вы можете прислать нам, и которая поможет разрушить предубеждения против Советских властей». И ещё: «Мы стремимся к тому, чтобы способствовать появлению чувства доброжелательности. Любопытно видеть то, как быстро люди меняют своё мнение, когда им дают реальные факты».

Надо сказать, что AFSC прилагал огромные усилия для того, чтобы развеять страх перед русским коммунизмом у американцев. Комитет нашел идеального человека, который был готов помочь им в решении задачи. В 1919 году после обширного турне по большей части мира в Филадельфию приехал Фрэнк Кедди, шотландец, который работал с английскими квакерами в России в 1916 и 1917 годах. Кедди побывал в Петрограде, Москве, Самарской губернии, на Урале и во Владивостоке, после чего прибыл в Сиэтл: таким путём он возвращался домой в Шотландию. Его рассказы очевидца о большевистской революции, что весьма интересовало власти США, сделали Кедди желанным спикером для американских квакеров, а также любопытным персонажем для американских чиновников. Первые пару месяцев в США он выступал по просьбе AFSC в различных квакерских собраниях на восточном побережье, недалеко от Филадельфии. Для благодарной аудитории он был как апостол Павел: если Павел смело проповедовал Евангелие, то Фрэнк Кедди бесстрашно агитировал «за непопулярное дело», то есть рассказывал о большевистской революции. Его выступления посетили более трёх тысяч квакеров.

Но вот 25 февраля 1919 года на выступлении Кедди в Филадельфии пришла делегация сотрудников Министерства юстиции США. На следующий день Кедди узнал неприятную новость: его паспорт был изъят, поскольку его комментарии о большевистской революции предыдущим вечером сильно заинтересовали федеральных чиновников. Теперь ему надо было предстать перед Юридическим комитетом США под председательством сенатора Ли Овермана, демократа от Северной Каролины, – у представителей американской власти возникли вопросы. И хотя большинство коллег Овермана в этом комитете были антикоммунистами, там был и такой известный социалист, как Джон Рид. Фрэнк Кедди, менее известный социалист, теперь предстал перед очами Овермана, и встретили его враждебно.

«Итак, вы разъезжали по этой стране, проповедуя большевизм нашим гражданам?» – спросил Оверман. Нет сомнения в том, что Оверман предварительно прочитал отчёты о выступлениях шотландца, в которых Фрэнк Кедди не то чтобы сильно критиковал коммунистов в России. Тут же Кедди припомнили его определение большевистской революции как «ускоренной эволюции». Человеку свойственно постоянно развиваться; Гоббсовское варварство вскоре исчезнет. И, может, большевики поведут всех вперёд?
«Нет, я не проповедовал большевизм», – ответил Фрэнк. «Я рассказывал о работе Друзей и отвечал на вопросы о большевизме, потому что я недавно приехал из России».

Оверман продолжал настаивать на своём. Разговор на протяжении всего времени проходил на повышенных тонах, поскольку Оверман стремился «поймать» Кедди на каждом из вопросов. Однако Кедди своим поведением, казалось, игнорировал сенатора, вызывающе потребовав от него тех самых «десяти минут» для дачи открытых показаний, которые ему были обещаны.

Кедди пояснял: «Теперь большевистские лидеры, в том числе такие, как Ленин, Троцкий, Луначарский, Радек и Максим Горький, обычно именуются атеистами». Оверман осознанно озвучил эту интересную дихотомию: отчего это такой религиозный человек, как Кедди, может выступать в защиту таких закоренелых атеистов, как эти люди? Заметим, что позднее Троцкий выступил с резкой атакой на квакерские ценности в своей «Истории русской революции» 1930 года, написав: «Что касается нас, то никогда мы не занимались кантиански-поповской, вегетариански-квакерской болтовней о “святости человеческой жизни”». Нелюбовь большевиков к религии не была секретом.

«Я не знаю, являются ли они [атеистами] или нет, – продолжал Кедди, – но что касается их религии, то в их религии и в их большевистской программе – в ней больше человечности, чем в нашем христианстве».

Личная религиозность Ленина не имела для Кедди никакого значения. В своих показаниях Оверману Фрэнк Кедди отвергал революционное насилие, но объяснил, что он «симпатизирует тому, что они [большевики] пытались сделать, тому, что они пытались создать». На этих ранних этапах русской революции Кедди симпатизировал большевикам, поскольку его идеалы социальной справедливости были очень схожи с заявленными большевиками идеалами. Он лично видел много насилия, которое пришло с революцией, большевики его даже бросили в тюрьму, но в российском эксперименте он видел такой потенциал, что выступил в его защиту, и во время своего пребывания в Соединенных Штатах без устали старался «поведать реальную историю». Кедди утверждал, что его мнение о большевиках подкреплялось его религиозными убеждениями, а не было его политикой. Истинное христианство, как ему это виделось, не сводилось к догмам, а больше проявлялось в актах служения, независимо от того, какими были личные убеждения человека. Не являясь формально членом Общества Друзей, Фрэнк работал на них, получал от них финансовую поддержку и выступал от их имени. Его убеждения отражали точки зрения многих работников AFSC того времени, и особенно – исполнительного секретаря Вилбура Томаса.

До своего выступления в Сенате Кедди выступал в многочисленных собраниях Друзей на Восточном побережье перед группами от 15 до 500 человек. Он отвечал на многочисленные вопросы из аудитории, и нет никаких сомнений в том, что в своих высказываниях на этих собраниях он выражал симпатию большевикам в большей степени, нежели чем во время дачи показаний Оверману. Когда стало известно о предстоящей даче показаний перед Юридическим комитетом Сената, послышались опасения по поводу того, что Кедди принесёт много проблем, однако AFSC потребовал не отменять ни одно из его выступлений в Бостоне. Тамошняя аудитория с энтузиазмом восприняла его выступление, а один бостонский организатор назвал выступление Фрэнка Кедди «лучшим мероприятием, когда-либо проводившимся в этих стенах». Многие говорили: «Вот тот человек, которого я ждал… Я всё время чувствовал, что нам врали».

Тот факт, что AFSC возила Кедди с выступлениями в течение всего месяца, прежде чем он предстал перед чиновниками Министерства юстиции, говорит об основной мотивации: он говорил то, в чём, по их мнению, на самом деле заключалась большевистская революция. Кедди, будучи квакером и человеком, который видел первые шаги революции, получил кредит доверия на донесение реальной истории. И где бы он ни выступал, повсюду он находил восприимчивую аудиторию. В истерике, вызванной «красной угрозой», голос Фрэнка Кедди, должно быть, звучал как одинокий голос разума.

ГЛАВА 4. УСКОРЕННАЯ ЭВОЛЮЦИЯ: ОТ ФОКСА ДО МАРКСА

Свидетельства Фрэнка Кедди демонстрируют смешение политических целей и личных убеждений, характерные для многих квакеров. В своих показаниях сенатору Оверману Фрэнк Кедди рассказал историю Лазаря, изложенную в Евангелии от Луки. Лазарь был нищим, не имеющим никакого имущества, и ему приходилось радоваться даже объедкам, падающим со стола богача. Его положение было настолько жалким, что деревенские собаки подходили и лизали его язвы.

«Нечто подобное происходило и в России», – объяснял Кедди Оверману. «Девяносто процентов людей жили подаяниями, падавшими со стола богача. Их отправили на войну; они стали пушечным мясом».

Сравнение Кедди русского народа и Лазаря показывает сочетание экономического, политического и теологического в его видении общества. Суть русской революции заключалась в том, что люди взяли принадлежавшее им по праву, и это деяние принесло настоящую демократию в российскую политическую сферу, и более того, оно было богоугодным. Бедняк Лазарь попал в рай, а богач был отправлен в ад, прося у Лазаря, чтобы тот обмакнул в воду кончик пальца и охладил его язык, поскольку сам богач страдал в огне. «Вместо того, чтобы довольствоваться объедками, упавшими со стола богача, они [русский народ] просто восстали и опрокинули стол; вот что произошло в России», – заключил Фрэнк.

В своих выступлениях перед квакерской аудиторией и в своих показаниях сенатору Оверману Кедди всегда называл большевистскую революцию «ускоренной эволюцией». Важно то, каким человек виделся Фрэнку Кедди: человеческая природа не была статичной, а могла со временем меняться к лучшему. С религиозной точки зрения предположения Фрэнка контрастируют с кальвинистской доктриной тотальной порочности, которая утверждает, что первородный грех Адама и Евы, вкусивших плод, сделал человека совершенно неспособным любить Бога сердцем. Кальвинизм утверждает, что человек всегда будет склонен ко злу и служению себе, и только по благодати Божией человек способен совершать какие-либо добрые дела.

Вера в тотальную порочность человека отвергается многими христианскими конфессиями, в том числе и квакерами. Отрицание Друзьями тотальной порочности коренится в идее перфекционизма, в учении одного из первых квакеров Джорджа Фокса. В то время как кальвинисты считают, что присущая человеку греховность удерживает его в рабстве, перфекционизм учит, что человек может освободиться от оков греха. Человек может постоянно развиваться, становясь со временем всё лучше и лучше, и ему не уготован вечный удел жизни только для самого себя.

Это основополагающее предположение и вызвало так много квакерских симпатий к большевистской революции. Вместо того чтобы рассматривать человека в рамках дихотомии «хороший/плохой», квакеры увидели открывшиеся возможности для совершенствования. Представление Фрэнка Кедди о большевистской революции как ускоренном социальном движении выросло из его убеждений в перфекционизме. Кедди объяснил эту идею Оверману на примере средневековой Шотландии:

Северные кланы шли и зачищали другие кланы. Чуть только хорошая погода — шли, и забирали всё, что у тех было… Но мы уже прошли через этот этап, когда я мог войти в ваш дом и силой забрать то, что хочу. Это – позади. Но мы ещё не преодолели тот этап, на котором я, если я поумнее вас, используя существующий правовой механизм, могу морить голодом вас или других людей только лишь из-за того, что у меня мозги получше. Я могу верховодить, править и морить голодом других людей, и делать это на законных основаниях. Вот это-то я и хочу исправить.

Кальвинизм, считая человека тотально порочным, считал бы такое положение дел ещё одним подтверждением присущей человеку природы. Но Фрэнк Кедди, рассуждавший в рамках квакерской доктрины перфекционизма, видел здесь логическое объяснение того, куда дальше лежит путь человечества.

Следует отметить, что энтузиазм AFSC в отношении большевистской революции более понятен в контексте социального видения истории Марксом и Энгельсом, чьё учение прославляли большевики. И если в прошлом человек был ограничен другими экономическими системами и вынужден был работать ради своего блага, то в случае перехода к коммунизму может быть создано лучшее общество, свободное от ограничений, налагаемых капитализмом и феодализмом. Это были не ограничения, существующие по причине человеческой природы, а ограничения, налагаемые на людей природой экономической системы. При коммунизме у человека, наконец, будет возможность расти и процветать. Маркс писал, что «когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидуумов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, – лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: “Каждый по способностям, каждому – по потребностям”!» Такой социальный порядок и являлся тем идеалом, которого так желали Фрэнк и квакеры.

Религиозное видение нового социального порядка было характерным не только для квакеров. Некоторые русские православные священники, встревоженные относительной потерей веры у своих прихожан и реагирующие на разлагающее подчинение Русской православной церкви имперскому государству, также стремились объединить революционное с религиозным. Этих «красных священников» в конечном итоге взяли под свою опеку большевики, которые использовали таких попов для дальнейшего ослабления роли религии в советском обществе. Однако убеждения этих святых отцов были искренними: как и Фрэнк Кедди, они видели в условиях нового социалистического порядка шанс усилить призыв возлюбить Иисуса Христа. Они стремились радикально преобразовать Православную церковь: «Умирающие традиции и существующий статус-кво должны были быть заменены новой христианской этикой, осуждающей капитализм и другие формы экономической эксплуатации». В основе желаний священников лежало искреннее убеждение, а не сговор с большевистскими властями в деле объединения коммунизма и христианства. Это был не политический, а религиозный вопрос. Упомянутые священники подвергались критике со стороны более консервативного духовенства и обычных мирян за поддержку большевиков, но их это не останавливало. Как писал один священник в те дни: «Мы верим, что победим, потому что правда на нашей стороне».

Схожие попытки таких священников провести церковные реформы предпринимались во время предыдущих кризисов в России ХХ века, в том числе и в годы революции 1905 года. Попытки эти не принесли результата, но в голодные 1921–1922 годы им удалось заручиться поддержкой большевиков, поскольку новый режим приветствовал любые открытые расколы внутри могущественной Церкви. Пик поддержки их платформы пришёлся на 1923 год, но потом поддержка постепенно ослабевала и практически сошла на нет в годы, когда Сталин консолидировал власть в Политбюро – в конце 1920-х. Эти священники хотели внести православие в быстро меняющийся мир, творимый большевиками. Подобно Фрэнку Кедди и многим сотрудникам AFSC, эти «красные священники не видели внутреннего противоречия между радикальным социализмом и христианством. Они постоянно надеялись их соединить, не теряя надежды на успех даже во время социальных потрясений, в годы террора и войны».

Не все Друзья были такими социалистами, как Фрэнк Кедди. Один квакер писал в те годы, что «единогласия относительно такой экономической системы, которую они [люди] могли бы считать совершенной» не было. Если читать документы, выпущенные Годовыми собраниями квакеров в годы правления Ленина, легко заметить, что довольно много Друзей находили идеалы социализма привлекательными. Например, годовое собрание 1918 года [в Британии] подготовило документ, в котором перечислило восемь конкретных идеалов, которые могли бы стать «основой истинного социального порядка».

1. Отцовство Бога, открытое Иисусом Христом, должно вести нас к Братству, не ведающему ограничений по признакам расы, пола или социального класса.
2. Это Братство должно выражать себя в общественном устройстве, которое, помимо всех материальных целей, должно способствовать росту личности, истинно связанной с Богом и человеком.
3… Несправедливые условия существования, равно как и экономическое давление, не должны быть преградой для развития разносторонней личности человека…
7. Главным принципом жизненного устройства должно быть взаимное служение.
Главной мотивацией труда должно быть служение, а не личная выгода.
8. Право собственности на материальные блага, такие как земля и капитал, должно регулироваться так, чтобы наилучшим образом служить потребностям и развитию людей.

Таким образом мы видим, что общие цели большевиков были очень похожи на идеалы, почитаемые квакерами, и потому в разгар Первой мировой войны общественное устройство, обещанное коммунистами, выглядело весьма привлекательным. В этой истории важно то, что стало логическим обоснованием позиции Фрэнка Кедди: он хоть и был социалистом, но поддерживал большевиков в первую очередь по причине своих религиозных убеждений. Фрэнк защищал новую систему, потому что верил в «религию Князя мира», то есть в социализм.

Тем не менее, следует подчеркнуть, что не все квакеры относились к большевикам с подобным энтузиазмом, и не все были готовы присягнуть тем социалистическим ценностям, кои были близки Фрэнку Кедди. И вот здесь мы видим, как могут переплетаться религия, политика и экономика. Общественные ценности Друзей были очень похожи на заявленные ценности большевиков, поэтому объединить их было легко. Обе стороны разделяли видение человечества в развитии; это составляло основу и общественного учения квакеров, и экономических и политических планов большевиков. В более справедливом обществе действия людей уже не будут скованы тотальной порочностью феодализма или раннего капитализма. Общество, в основе которого лежит материальное равенство, в котором важен коллектив, – такое общество сможет создать социальные лифты для тех, кто в старом мире был лишен гражданских прав.

Фрэнк Кедди, как и многие другие квакеры в AFSC, считал, что Лазарь опрокидывает столы. Партия большевиков для них была той силой, которая помогла воскресить коллективного Лазаря русского народа. Справедливое общество, которое скорее всего есть на небесах, теперь можно было создать и на земле.

ГЛАВА 5. ВТОРОЙ ЗАХОД: КАКОЙ РЕЗУЛЬТАТ МОЖНО ЖДАТЬ ОТ НОВОЙ МИССИИ?

К февралю 1919 года условия в Советской России стали слишком тяжёлыми для того, чтобы в стране могло оставаться даже незначительное количество американских квакеров. В Москве какое-то время ещё работали двое сотрудников, которые помогали детским колониям, но неопределённость, вызванная революцией, вынудила и их покинуть страну. Главным вопросом для AFSC на тот момент был характер будущих миссий в РСФСР: вернётся ли небольшая, чисто символическая группа квакеров для того, чтобы работать в стране, поддерживая своих духовных союзников, толстовцев, или, быть может, удастся создать постоянную миссию? Такой диалог вели два британских квакера, Артур Уоттс и Грегори Уэлч.

И Уоттс, и Уэлч получили разрешение приехать в Россию в 1920 году. Уэлч ранее работал с британской квакерской миссией, приехавшей в Бузулук в 1916 году; для Уоттса, который только что вышел из английской тюрьмы, где сидел за сознательный отказ от военной службы, это был первый въезд в РСФСР. Уэлч приехал как оппонент идеи постоянного присутствия миссии для оказания помощи, выступая за то, чтобы всё делали советские власти, в то время как квакеры только поставляли бы в Москву всё необходимое. Уэлч считал, что любая долгосрочная работа по оказанию помощи должна проводиться при полной поддержке толстовцев. Предвзятость Уэлча во многом объяснялась его личной историей выдавливания из России советскими властями и его сильными связями с толстовцами, которые не симпатизировали большевикам.

Уоттс не был согласен с позицией Уэлча. Он видел возможности для постоянного присутствия квакеров в России и писал в штаб-квартиру AFSC, критикуя тех, кто с ним не соглашался. «Этой зимой от холода и голода в России будут страдать тысячи детишек. Вы можете помочь лишь немногим. Позволите ли вы этим немногим дрожать от холода, пока вы переживаете, правильно или неправильно ли вас поняли»?

Такой энтузиазм у Уоттса был неспроста, – он был коммунистом. Уэлч был встревожен чувствами Уоттса по отношению к революции; он считал, что Уоттс слегка перебирает в своем восхищении российским экспериментом, и считал его потенциальной опасностью для всей квакерской работы по оказанию помощи. «Грегори Уэлч заявляет, что Артуру Уоттсу всё видится в розовом свете, что сам он – коммунист, и его пребывание в РСФСР в качестве представителя Общества Друзей будет способствовать тому, что все усилия квакеров будут истолковываться самими Советами как выражение их симпатии большевистским методам», — писала Люси Биддл Льюис. Уоттс был вполне похож на других филантропов, работавших тогда в России – «по крайней мере, на тех, кто сам красный», – язвительно писал Уэлч. Некоторые сотрудники AFSC скептически относились к перспективе работы с такими людьми, как Уоттс. Сотрудники AFSC подчёркивали, что всякая работа по оказанию помощи «не должна восприниматься как проявление симпатии или принятия политических целей, которые они [большевики] отстаивают».

Действительно, Уоттса вполне можно было назвать красным. Уоттс был настолько очарован большевистской революцией, что в конце концов решил остаться в советской стране, женившись на русской и вступив в большевистскую партию. Его ранние письма в Филадельфию были полны восторга от новых традиций, привнесённых в Россию большевиками, таких как добровольные субботники. «Я решил внести свою лепту в “Добровольный субботний труд” – пошёл на субботник», – написал он. «Это мероприятие произвело на меня сильное впечатление, и несмотря на то, что некоторые говорили мне, что это дело добровольно-обязательное, я ощущал истинный дух служения среди тех, кто принимал участие в работе, и не заметил никаких признаков принуждения к труду». Уоттс всегда был полон надежд: «Огромная нехватка материальных благ была очевидна, но одухотворённость была такой, о которой можно было бы только мечтать».

Его более поздняя переписка с AFSC продемонстрировала его истинные чувства, особенно это хорошо заметно в его комментариях в письме, отправленном Вилбуру Томасу через шесть месяцев после прибытия Уоттса в Россию. «Мы чувствуем, что безграничные возможности работы в России требуют необычайных жертв для обеспечения прочной основы. Эксперимент здешних властей стоит всех наших усилий, даже если мы сможем ему помочь хоть немного». Высказанные чувства Уоттса показывали, что его надежда на оказание помощи – это нечто большее, чем просто бескорыстная помощь.

Уоттс видел уместность постоянной квакерской миссии в России; по мере развития революции Друзья могли бы способствовать соответствующим «духовным изменениям» – для дальнейшего продвижения идеалов революции.

Квакеры с момента своего появления в середине XVII века на протяжении 250 лет были твердо уверены в том, что ни одно социальное преобразование, основанное лишь на материальных ценностях, либо на физическом принуждении, не сможет достичь своих целей, если оно не сопровождается также переменами духовными, — оно будет просто обречено на провал… Поэтому вера в равенство всех людей привела нас к приятию простых но демократических форм религиозного служения и управления церковными делами.

Письмо Артура Уоттса Сантери Нуортеве, 19 октября 1920 года, Москва

Мотивы Уоттса в пользу крупномасштабной помощи становятся более понятными при чтении его переписки. Совершенно очевидно его желание помочь страдающим россиянам в трудную минуту. Но он предполагал ещё и нечто большее: квакеры станут помогать революции, и это будет поддержкой истинного христианства. Ко всем коммунистическим посулам добавились бы «соответствующие изменения духовности», предложенные Друзьями.

Призыв Уоттса о прямой помощи был встречен с энтузиазмом исполнительным секретарем AFSC Вилбуром Томасом. Ещё до прибытия Уоттса в Россию Томас был готов возобновить полномасштабную работу, заявив, что «Мы очень сильно хотим продолжить нашу работу и очень сильно надеемся на то, что сможем это делать в ближайшее время». Следуя квакерской традиции построения взаимопонимания между разными народами, Томас не знал устали в работе по России. Томас хотел, чтобы квакеры были бы своего рода послами, способствовавшими росту толерантности между США и Советской страной. Томас с похвалой отзывался об усилиях Артура Уоттса в этом направлении. Отчёт Уоттса о советской системе социального обеспечения давал возможность каждому увидеть все начинания советских властей, предпринятые на благо детей. Кроме того, в своих письмах домой Уоттс преуменьшал роль большевистской политики, приведшей в конечном итоге к голоду в стране, он защищал Кремль, якобы пытавшийся предотвратить голод.
Комментируя просьбы о помощи извне, исходившие в то время из России, Уоттс написал Томасу о том, каких сотрудников он желал бы сам – тех, кто «сможет понять цели нынешних властей и осознать, что для достижения этих целей потребуется много лет тяжёлого труда». Он рекомендовать Томасу «избегать идеалистов-социалистов, которые и едут в Россию, предполагая, что там уже рай на земле».

Комментарии Уоттса говорят о многом; во-первых, работа по оказанию помощи в конечном итоге ему виделась как поддержка большевистского «идеала», чего он очень желал; во-вторых, его предостережение Томасу против привлечения «идеалистов-социалистов» говорит нам о том, что людей такого типа, готовых ехать в Россию, очевидно, в AFSC было достаточно. Некоторые из таких сотрудников позже писали домой письма с призывами относиться к большевикам с пониманием и терпением. «Большинство русских вождей – люди сильные, энергичные, и независимо от того, нравятся кому-то их идеи или нет, можно твёрдо сказать, что они люди искренние и честные», – писала одна из сотрудниц из России. Другие даже везли с собой в Россию книги из [американских] коммунистических типографий.

В Россию на том этапе приехали ещё несколько человек из AFSC, но обширная работа по оказанию помощи не начиналась до июля 1921 года, когда Максим Горький обратился с официальным обращением «ко всем честным людям» с просьбой о гуманитарной помощи в связи с ужасным голодом, вызванным засухой. На призыв откликнулся Герберт Гувер, и Американская администрация помощи (AРA) сыграла огромную роль в деле спасения от голодной смерти миллионов россиян. В последующие два года AFSC держал самое большое число сотрудников в России, кормя тысячи людей. Американские квакеры были вынуждены работать под зонтиком AРA, чему сами они были не очень рады.

Основа, заложенная Уоттсом и Томасом, была неотъемлемой частью этих усилий: Уоттс и некоторые другие квакеры в России вели переговоры с советскими властями ещё до письма Горького; контакты Томаса с радикальными профсоюзными организациями в США были необходимы для организации долгосрочной работы по оказанию помощи. Отношения между AРA и AFSC будут весьма напряжёнными в течение следующих нескольких лет, учитывая известную антибольшевистскую позицию Гувера.

ГЛАВА 6. «ОБЕСПЕЧЕНИЕ ПОДДЕРЖКИ РАДИКАЛЬНОГО ТРУДА»: AFSC И ГУВЕР

«Гувера терпят, нас приветствуют», – так описал отношение советских властей к работниками AРA и AFSC Артур Уоттс. Большевистские вожди были раздражены Гувером, поскольку Гувер видел некоторые дипломатические выгоды в предоставлении бесплатной помощи России и хотел воспользоваться этим преимуществом. Отдельная операция по оказанию помощи, проводимая квакерами, которые помогали без каких-либо условий, скомпрометировала бы Гувера. В конце концов, компромисс, которого гуверовская AРA достигла в работе в России, заключался в том, что ни один из её сотрудников не будет участвовать в какой-либо политической деятельности внутри страны. Учитывая тот факт, что многие сотрудники AFSC были в восторге от большевистского эксперимента, ограничения такого рода были бы неприемлемы для многих внутри этой организации. Возникли затруднения: раскол с AРA будет означать потерю денег от AРA. С другой стороны, сотрудничество с AРA уменьшит количество пожертвований, которые будет получать AFSC – многие из доноров квакерской миссии в России жертвовали именно AFSC  потому, что Комитет не был частью AРA Гувера. В конце концов, Гувер и Руфус Джонс пришли к компромиссу, согласно которому AРA будет иметь номинальную власть над AFSC, который по-прежнему сохранит свою независимость от AРA, а AFSC ограничит географию своей работы Бузулукским уездом. AРA выделила AFSC 415000 долларов, а также помогла с помощниками и администрированием.

Гувер, выходец из квакерского семейства, был рад, что Друзья тоже участвовали в оказании помощи, но его также беспокоили и те активисты, поддерживающие квакерскую миссию в РСФСР, которые принадлежали к радикальным левым группам, симпатизирующим делу большевиков. «Существуют различные группы красных, собирающих деньги для России», – говорил Гувер, выступая перед членами Европейского совета помощи. «Они используют квакеров как прикрытие. Я думаю, квакеры должны принять эти деньги. Мне всё равно, какого цвета донаты, но Друзья должны решить сами вопрос о том, как им поступать с подобной пропагандой». Вилбур Томас подсчитал, что связи AFSC с радикальными профсоюзными группами принесут миссии по оказанию помощи примерно 5 млн долларов только за первый год. Публикации левых осуждали AРA Гувера, они сравнивали его работу с усилиями квакеров. Социалистическое издание The New York Call в статье под названием «Гувер саботирует помощь России» обвинило Гувера в попытке усложнить передачу помощи России, если она шла не через AРA. Гувер считал, что в статье The New York Call несложно заметить след организации Друзей, и тут же задавался вопросом, что как это, мол, религиозная организация могла найти столько много привлекательного для себя в стране, которой управляет антирелигиозный режим – большевизм.

Руфус Джонс отрицал какие-либо связи квакеров с красными или «розовыми» политическими течениями, действовавшими в США в то время, но это было не совсем чтобы правдой. Джонс оказался в роли арбитра между Гувером и радикальными членами AFSC. «Я не намерен позволять [коммунистам] или кому-либо ещё использовать этот комитет для причинения вам вреда», – написал Джонс Гуверу. Джонс понимал, что усилия квакеров могут застопориться из-за их симпатий к коммунистам, так что он даже предостерёг некоторых сотрудников AFSC от публикаций своих пробольшевистских идей. Сдержанность и персональные качества Джонса сыграли главную роль в охлаждении напряженности между более радикальными членами AFSC (такими, как, например, Вилбур Томас) и Гувером. Эта напряжённость чуть не убила возможность продолжать оказывать помощь голодающим. «Невозможно объявлять сбор средств и говорить при этом: “Дайте нам, а не Гуверу”», – пояснял Джонс Вилбуру Томасу.

Не желая делать пожертвования на помощь России через AРA из-за антикоммунистических взглядов Гувера, многие рабочие движения во главе с социалистами, симпатизирующими русской революции, были встревожены сотрудничеством AFSC с ARA. Неприятие было настолько сильным, что многие профсоюзные организации пригрозили прекратить жертвования в пользу ASFC, если они не выйдут из союза с AРA. Вилбур Томас на какой-то момент даже задумывался о том, что, может, им придётся полностью закрыть американскую квакерскую миссию в РСФСР, поскольку ассоциация с Гувером сводила объём средств, полученных от радикально настроенных пролетарских доноров, к минимуму. Особое беспокойство вызывала AMAR (American Medical Aid to Russia – Американская медицинская помощь России), левацкая организация, связанная с AFSC. В прогрессивном журнале The New Republic можно было видеть рекламу организации с просьбой дать деньги на открытие больницы в России. В конечном итоге организация стала медицинским подразделением AFSC, который контролировал их расходы.

Всё это было делом непростым. «Сейчас мы работаем над планом, который позволит профсоюзным организациям… распределять средства через AFSC», – писал Томас Джонсу. Такие действия были необходимы по причине антикоммунизма Гувера. Сотрудники AFSC активно убеждали сторонников большевиков собирать деньги на оказание помощи, привлекая «большее количество людей, которые очень заинтересованы в помощи России; многих из них можно было назвать радикалами, а некоторых – экстремистами». Один из сторонников писал в комитет AFSC, работающий по России, о том, кто желает жертвовать в AFSC. «Рабочие в Нью-Йорке очень сильно отреагировали на чрезвычайную ситуацию в России. Я и сам считаю, что перспектива работать с квакерской организацией, а не с г-ном Гувером, даёт нам колоссальное преимущество в деле получения поддержки от радикальных рабочих».

Сам Гувер не поднимал шум в отношении AFSC, оправдывая Джонса и AFSC, их поведение в отношении AРA. «Я совершенно спокоен теперь, когда знаю, что эта [анти-AРAшная паблисити] не исходит от самих Друзей и не имеет никакой симпатии с их стороны». Но очевидно Гувер в этом послании Руфусу Джонсу выступал как хороший дипломат, поскольку другая переписка показывает его антипатию к некоторым представителям AFSC, особенно к Вилбуру Томасу.

Однако, что бы ни писал Руфус Джонс, Вилбур Томас и другие чиновники AFSC не испытывали большой радости от работы под зонтиком AРA. Некоторые сотрудники AFSC в частном порядке так сильно ругали AРA во время внутренних собраний, что отдельные участники этих бесед были вынуждены писать Джонсу с просьбой положить этому конец пока не поздно и пока острая критика не стала достоянием гласности. Томас делился с радикальными газетами частичной информацией о работе AFSC, противопоставляя работу квакеров деятельности AРA, публично объясняя, что, по его мнению, «можно было бы получить гораздо больше продовольствия, если бы в первую очередь были использованы южные порты». Не совсем понятно, чего Томас пытался добиться такими заявлениями, поскольку он и сам неуклюже добавлял, что, дескать, у него вообще-то «нет ни данных, ни опыта в этом отношении».

Реакция Гувера была молниеносной: «Я совершенно не понимаю вашего отношения к продолжению передачи радикальной прессе неверной информации с целью очернения организации, спасшей русский народ». Его чувства можно понять. Читая обширную переписку, становится понятной неприязнь Томаса к АРА Гувера, явно происходившая из его одобрения большевиков. Нежелание работать с Гувером ясно видно из связей и зависимости AFSC от радикальных группировок в США во времена работы по оказанию помощи в России.

Квакерские работники в Бузулуке в 1917 году. Слева направо Фрэнк Кедди, Хинман Бейкер и Ричард Болл

Квакерские работники в Бузулуке в 1917 году. Слева направо Фрэнк Кедди, Хинман Бейкер и Ричард Болл.

ГЛАВА 7. «ПОЛУПОЛИТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР»: ТИП ПАБЛИСИТИ РОССИЙСКОЙ МИССИИ

Те отчёты, которые составлялись сотрудниками AFSC в России, особенно ясно показывают, на кого Друзья ориентировались, когда призывали делать пожертвования на работу в России, а также демонстрируют убеждения тех, кто работал в AFSC. Многое о большевистской революции можно узнать, изучив тексты Роберта Данна. Этот человек работал в России в начале 1920-х годов и отвечал за написание историй, рассказывающих о ситуации в тех местах. Большинство его статей посвящено проделанной работе, – он писал о том, столько тысяч жизней было спасено квакерской благотворительностью в России. Чем больше вчитываешься в его рассказы, тем более понятной становится позиция Данна, хотя он менее заполошный, если сравнивать с некоторыми другими, писавшими из России.

Например, в одном своём тексте Робер Данн называет Троцкого «дисциплинированным революционером и великим человеком». В других текстах Данн сравнивал работу, проводимую в одном из регионов, охваченном голодом, с работой в Бузулукском уезде, где он находился сам. По его словам, крестьяне в другом районе пытались применить методы коллективного земледелия и это дало хорошие результаты. «Они гордятся своими полями и своей артелью», – рассказывает Данн своим американским читателям. «Они с удовольствием позируют перед фотографом – с граблями на плечах, и радуются, когда мы отмечаем контраст между их общинным хозяйством и единоличным крестьянским хозяйством». Это были «яркие пятна» России, которых в Бузулуке ещё не было. «Если бы они были, – писал Данн, – то нам не пришлось бы писать нашим товарищам в Англии и Америке, что они должны продолжать жертвовать квакерам», делать донаты на работу по оказанию помощи. Вот тот идеал, к которому должно стремиться человечество.

Иногда Данн высмеивал взгляды противников большевиков, используя едкую сатиру. Так, об одном бузулукском крестьянине-большевике американец писал: «Он был одним из этих ужасных большевиков». Данн хвалил молодого человека за его идеализм и за стремление к знаниям, а текст свой заканчивал ироническим пассажем о том, что в своих поездках он надеется повстречать ещё какого-нибудь «ужасного, кровожадного, жестокого молодого большевика». В других текстах Данн с удовольствием уходил в описание разных деталей. Так, в одном письме Данн пишет о кумысе, кобыльем молоке, используемом для лечения в сельской России. Он уверяет, что скоро для улучшения самочувствия россиянам уже больше не нужно будет пить кумыс: Революция станет их новым «кумысом».

Новый тип общества возник там, где погиб старый, вместе с тем социальным классом, который обеспечивал как спрос, так и предложение… Его цель – сделать россиян настолько сильными уже с младых ногтей, что в старости им не надо будет тянуться к кувшину с кумысом. Теперь есть новый кумыс для молодежи; кумыс для новой России… его нужно совсем немного, чтобы настояться за годы после голода.

Данн считал общественную работу лучшей надеждой на будущее процветание. Люди, получившие еду, должны будут что-то отдавать. «Властям, в основном состоящим из коммунистов, будет совсем несложно организовать это. Если они настоящие коммунисты, они прекрасно понимают философию, лежащую в основе такой схемы. Им несложно будет реализовать это на практике – взрастить тех, кто готов сотрудничать».

Данн хвалил большевиков за их рвение в деле национализации собственности. В одном тексте он рассказывает историю о том, как дети вселились в огромный особняк, принадлежащий якобы спекулянту жильём. После того, как особняк был передан квакерским сотрудникам, – рассказывал Данн своим американским читателям, – люди, живущие по соседству, «не называли это «конфискацией» или «национализацией». Они говорили: «Квакеры помогают местному Комитету Помгола открыть новый дом для детей. Они говорят, что собираются дать им еду и прочее. И это хорошо». Данн, не обеспокоенный конфискацией церковного имущества большевиками, был удивлён тем, что представители духовенства возражали против продажи церковной утвари для спасения голодающих.

Публикации Данна получили одобрение со стороны Вилбура Томаса, который писал коллегам Данна, что его тексты «приносят пользу, и они… способствовали росту сбора средств». Некоторые из статей Данна были отправлены для публикации в прогрессивные левые журналы, такие как The Nation, The New Republic и The American Review of Reviews. Но публикации Данна ничто по сравнению с работами других авторов AFSC, особенно Джессики Смит. Как и тексты Данна, её заметки с описанием работы Друзей в России также получили горячее одобрение Томаса. «Я… понимаю, что ей советские власти кажутся более симпатичными, чем это видится некоторым сотрудникам нашей миссии», – писал Томас. «Но это никоим образом не мешает её эффективности в деле написания [текстов], скорее это даже идёт нам на пользу». Политические взгляды Смит зачастую критиковались другими сотрудниками американской квакерской миссии, но Вилбур Томас вставал на защиту её деятельности, поскольку он «в известной степени симпатизировал её общим взглядам и, следовательно, [не разделял] критики в её адрес». Когда в 1923 году основная работа Друзей [в Бузулукском уезде] начала сходить на нет, Смит выразила желание работать из Москвы, поскольку квакерской работы в провинции было недостаточно для её писательской деятельности. Теперь у неё появилось время на то, чтобы сосредоточиться на написании текстов «полуполитического характера». Тексты Джессики Смит, по сути, выглядели как советская пропаганда. В них она уверяла, что власти делали буквально всё для того, чтобы облегчить ситуацию, и время от времени разражалась длинными обличительными пассажами о будущей эффективности коллективного хозяйства. Эти новые методы ведения сельского хозяйства, – писала американка, – не только приведут к колоссальному росту производительности, но и «создадут большую возможность для духовного развития, поскольку у крестьянина останется больше времени для других видов деятельности, как индивидуальной, так и в коллективе».

Взгляды Смит были близки к взглядам Артура Уоттса. Она говорила о помощи делу революции через спасение людей от недоедания в голодные годы. Джессика Смит всегда находила оправдание для любых ошибок большевистской власти, неустанно повторяя, что дескать «Рим не в один день строился». Она уверяла, что «Если квакеры смогут поддержать крестьян до следующего урожая, то к тому времени большевики наберут сил и сами смогут оказывать им помощь, поставят их на ноги». И тогда, полагала американка Смит, русские крестьяне смогут наслаждаться «простором и свободой своих полей, и заживут они более спокойной, свободной и прекрасной коммунистической жизнью». Нет сомнений, что Данн читал тексты Смит и соглашался с ней, призывая потенциальных доноров помочь закупить трактора для новых коллективных хозяйств. Такие крестьяне были бы «первопроходцами в Новой России, и их работу следует поощрять всем тем, кто сочувствует принципам, которых они придерживаются». Данну нравился идеализм местных советских властей; его симпатии были очевидны. «Советская Россия умеет вызывать такие симпатии. За последние шесть лет она преподнесла миру много сюрпризов».

Тексты и репортажи, приходившие в Филадельфию из России, наглядно демонстрируют масштабы «красной угрозы». Данн и Смит явно желали рассказать о том, что им виделось как возведение настоящей России, в противовес тем преувеличениям, что исходили от антикоммунистов в США. Кроме того, в отчётах объяснялась политика тех, кто работает в квакерской миссии, и тех, кто её поддерживает. Радикальные рабочие организации предпочитали давать пожертвования AFSC просто потому, что квакерский комитет не был частью AРA. Революция была ещё молода; ей потребуется какое-то время для того, чтобы встать на ноги. Без поддержки радикальных кругов AFSC ничего не смог бы делать в России, поэтому отчёты Роберта Данна и Джессики Смит звучали именно так: их пафос был адресован тем, кто и так уже поддерживал советский эксперимент.

ГЛАВА 8. ГОДЫ НЭПА

Перемены в политике советского правительства наряду с проблемами фандрайзинга в США привели к снижению объёма помощи квакерам, работающим в России. Явные неудачи военного коммунизма открыли путь к новой экономической политике Ленина в 1921 году, которая стала резким поворотом назад к свободному предпринимательству. Большевики неохотно разрешили некоторым секторам экономики, включая сельское хозяйство, работать на коммерческой основе. Возвращение личных стимулов ознаменовало начало периода относительного процветания крестьян, и как следствие, отпала необходимость во внешних донорах для обеспечения простых россиян продовольствием. К 1923 году, когда ужасы голода миновали, большевики стали относиться к иностранцам в стране с нарастающей подозрительностью. Советские чиновники выразили благодарность квакерам за их работу в России и одновременно заявили, что все «разрешения на распределение помощи» выданные заграничным и российским организациям, работающим в России, будут отозваны с 1 августа 1923 года. Вступят в силу таможенные пошлины, – писал советский уполинорг Карл Ландер, – и ожидается, что иностранные организации возьмут на себя затраты на транспортировку. Советские чиновники также начали просить делать денежные пожертвования вместо того, чтобы поставлять продовольствие.

Пожертвования в США, в Филадельфии, уменьшались с каждым годом. Люди по-прежнему делали взносы, писал Вилбур Томас, но донаты поступали в объёмах по 5 или по 10 долларов, но не сотнями. Такой разворот событий не мог не вызвать депрессию у Вилбура Томаса. «Я сожалею, что, как выяснилось, мы очень сильно урезаем фонды для России», – писал он в Москву. Но Томас не сдавался и продолжал рассылать тысячи призывов к пожертвованиям. Однако зачастую в ответ на просьбы о финансовой поддержке приходили послания весьма неприятного содержания, с критикой Советов и их политики. Томас неустанно продолжал бороться с тем, что он считал дезинформацией со стороны американских СМИ. «Я думаю, нам многое нужно сделать для того, чтобы побудить наш народ более здраво судить о русском народе». Работу в России необходимо было продолжать: «Будущее России имеет настолько большое влияние на будущее всего мира, что я очень твёрдо убежден в том, что Друзья должны быть в курсе положения дел. У нас есть многое, что мы можем дать, чем помочь им в трудную минуту…». Это звучало как молитва: «Мы пытаемся продемонстрировать на практике, что есть настоящее христианство. Сие есть попытка применения христианских принципов в повседневных жизненных хлопотах».

Отношение квакеров к российскому эксперименту 1920-х годов объясняется смешением личных убеждений с политикой. Горфинкель и Макфадден прекрасно подтверждают это, написав, что у сотрудников AFSC была «надежда, которую разделяли многие люди. Надежда на то, что квакерские идеалы и советские модели совместимы друг с другом, и что вместе они могут привести к новому, более справедливому обществу, поисками которого были озабочены и те и другие». Следует отметить, что такие надежды долго ещё сохранялись, даже после того, как стало ясно, какой тип общества строится. Игнорирование насильственного характера большевистской революции было вполне объяснимо в 1919 году, когда американцы и европейцы сами только что перестали убивать друг друга на полях сражений в Европе. Тем не менее, AFSC продолжал не замечать большевистское насилие, начиная с периода Гражданской войны и провальной политики военного коммунизма, и ещё в течение первых шести лет сталинского правления – до 1933 года.

Когда ситуация с голодом была наиболее вопиющей, никто из квакерских работников в письмах в Филадельфию ни разу не упоминал о практически преступной деятельности большевистских отрядов по реквизиции крестьянского зерна. Всякая критика политики во времена Гражданской войны всегда разбавлялась выражением надежд на то, что лучшие времена для России ещё придут. В письмах квакеров отсутствуют рассказы о большевистском терроре в деревне, о безжалостных арестах и казнях ЧК в городах, о создании и расширении системы концентрационных лагерей для политических врагов. Когда НЭП положил начало периоду относительного затишья в 1921–1927 годах, квакерская переписка перешла от темы обсуждения ситуации с голодом к идеям новых проектов, чаще всего связанных с медициной.

Когда в 1927 году Иосиф Сталин начал усиливать свою единоличную власть в Политбюро, относительное затишье, характерное для НЭПовских лет, сошло на нет. Однако сотрудники AFSC не увидели возвращения к террору. История Эммы Кэдбери представляет собой один из лучших примеров неспособности увидеть истинную природу большевиков.

Кэдбери была дальней родственницей знаменитого шоколадного кондитера Джона Кэдбери (это семейство входит в число самых известных квакеров) и сестрой Генри Кэдбери, одного из основателей AFSC. Эмма Кэдбери посетила Советский Союз в 1928 году и после поездки оставила похвальные комментарии о происходящем*.

* Советские власти почти наверняка организовали «экскурсию» для Кэдбери – во время её пребывания. Тем не менее, из её текста видно, что Кэдбери провела много времени наедине с квакерами и с Александрой Толстой, поэтому не весь её опыт поездки получил окраску, навязанную советскими «экскурсоводами». См. Майкл Дэвид-Фокс «Витрины великого эксперимента [Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921–1941 годы]», (НЛО, М, 2015).

Свой текст она предварила цитатой из известного квакерского документа, раскрывающего смешение её личных убеждений и политических целей:

В соответствии с условиями генерального соглашения, в рамках которого работает Миротворческое Братство в Соединенных Штатах, я привожу здесь следующее заявление.

Любовь Христова подразумевает глубокое уважение к личности; мы пытаемся создать общество, в котором ни один человек не будет порабощён ради удовольствия или выгоды другого, но каждый будет иметь возможность развивать свои таланты таким образом, чтобы принести добрые плоды.

Все, кто разделяет основную мысль этого заявления и понимает, что в современных политических и социальных условиях воплотить эту мысль в жизнь очень трудно, должны обратить внимание на происходящее в СССР: там была предпринята смелая попытка создать свободное от эксплуататоров государство и предоставить возможность жить полной жизнью, по крайней мере, рабочему классу, который в других странах терпит много лишений.

С каждым днём я все более сочувственно относилась к идеалам и достижениям нового строя, посещая различные созданные для блага людей учреждения и общаясь с их воодушевлёнными сотрудниками. Мне также удалось по-новому взглянуть на культурные и художественные памятники старого времени и выслушать осторожные рассказы тех, кто знал в них толк и любил их. Даже эти люди, сильно пострадавшие во время революции, видели много хорошего в нынешних хозяевах России и шли на сотрудничество с ними. Я была восхищена их самопожертвованием, преданностью своему делу и умением прощать советскому правительству все скорби и лишения.

В Москве… чувствовалась непоколебимость нынешних властей, и можно было действительно поверить во власть рабочих и в то, что они со всей серьёзностью относятся к возложенной на них ответственности и могут свободно критиковать самые высокие чины, если те не работают на благо народа.

Интересно, что будет дальше. Один студент-политолог однажды сказал мне: «В России социалистические теории впервые были испытаны на обществе. Если в ходе эксперимента выявлялись недостатки, сразу же применялись новые методы». Советское правительство уже доказало свою способность производить большие изменения. Надеемся, что оно просуществует ещё достаточно времени для того, чтобы продолжить свою работу.

В целом политика советского правительства в России – это начало так называемого «христианского порядка». Критикуя некоторые действия властей, мы всё ещё разделяем их надежды на то, что придёт светлый день, «когда ни один человек не будет порабощен ради удовольствия или выгоды другого, но каждый будет иметь возможность развивать свои таланты так, чтобы принести добрые плоды».

К этому моменту работу по оказанию помощи осуществляли лишь несколько сотрудников в Москве. Кэдбери видела многое, что вступало в конфликт с её положительным отношением к коммунистическому эксперименту в России. Она видела, как «милиция заставляет крестьян продавать зерно, а им приходится потом стоять в очередях за своими скудными пайками», и понимала неравенство в представительстве нахождения во власти рабочих и крестьян, но в том же самом тексте она хвалила страну за равенство. Она видела намёки на классовую войну против более богатых граждан. Очень важно, что она провела какое-то время с Александрой Толстой, младшей дочерью знаменитого автора «Войны и мира», известной антикоммунисткой и человеком, который, должно быть, смог донести до Кэдбери свои чувства. В годы Гражданской войны Александра Толстая была брошена большевиками за решётку. Позже она будет упрекать Комитет AFSC за желание признать Советскую Россию. Невозможно представить, чтобы Толстая не смогла описать Кэдбери усиливающиеся ужасы раннего сталинского периода, – ведь любознательная натура американки явно видна из её рассказа о поездке в СССР. И всё же Кэдбери предпочитала видеть то, что ей хотелось увидеть. Именно религиозные убеждения привели её к выводу, что «Советские власти в России – большой вызов нашему так называемому христианскому порядку».

В анонимном письме в июне 1929 года, отправленном Эмме Кэдбери (почти наверняка его написала работавшая тогда в Москве американка Алис Дэвис), её предупреждали о предстоящих неприятностях.

Пересылаю это послание [вам] через знакомого, так что я могу, наконец, смело рассказать [вам] нечто, о чём не стала бы писать в письме для отправки обычной почтой…

Людей здесь повсюду арестовывают, расстреливают, изгоняют с работы, выставляют из их жилищ, и всё это не из-за каких-то открытых выступлений или действий против властей, а по причинам классового или религиозного убеждения.

Ситуация с продовольствием, похоже, становится все хуже и хуже … Конечно, мне известно, что настал настоящий кризис с урожаем, и что проводимая нынешними властями политика в отношении крестьянства с каждым днём приближает нас к голоду, если только большие новые коллективные хозяйства каким-то чудом не смогут поставить зерно для городов в достаточных объёмах… Для бедных людей, лишенцев, и, следовательно, не имеющих продуктовых карточек, это настоящая трагедия … Теперь начинается кампания чистки: этих лишенцев стараются вычистить из всех правительственных и кооперативных предприятий, а в городах многие из них будут выброшены из национализированных домов – уже к 1 октября…

Очень трудно понять, как долго такая ситуация может длиться без каких-либо бунтов. Мне кажется, что правительство находится в положении, которое русские называют безвыходной ситуацией, и что им надо продержаться лет десять, или около того, пока не окрепнут новые советские колхозы, которые смогут обеспечить город хлебом… Как я давно уже предвидела, на административных постах здесь больше не будут терпеть людей, которые не в полной мере сочувствуют всем действиям властей…

Я знаю, что [вы] проявите величайшую осмотрительность, передавая моё послание всем, кому это интересно, и всё же при этом, пожалуйста, объясните им, что они могут отправить любого из нас в долгое и неприятное путешествие, если хоть какая-то часть этого письма хоть полунамёком будет упомянута в какой-либо печатной продукции или корреспонденции, которая может попасться на глаза здешним недружественным читателям или кому-то не очень осторожному за границей …

И на прощание – поразите Америку той реальной опасностью, которая существует для А.Т., если что-то о её намерениях станет известно до того, как мы получим письмо или телеграмму от неё в Японии. Я настолько сильно опасаюсь такого разворота событий, что все мои ночи будут бессонными до той минуты, пока от неё не придёт весть, что она в безопасности, на другой стороне океана.

Прибытие Толстой в США стало счастливым концом истории, закончившейся трагически для многих других противников сталинского режима. Вовсю шла пятилетка, и параллельно с ней усиливался государственный террор со стороны НКВД. Москвичей могли запросто выкинуть из дома и либо отправить в ссылку, либо – в ГУЛАГ. Продовольственных карточек едва ли хватало, чтобы выжить, а «повседневный сталинизм» в лице толкучек, страха и голода постепенно входил в города.

Автор письма мудро предвидел неприятности, которые ждут Надежду Данилевскую, русскую женщину, которая помогала работе квакеров и которая могла стать мишенью для ОГПУ в условиях активизации антирелигиозной кампании. Ужасы большевизма к этому моменту были совершенно очевидны квакерам, всё ещё остававшимся в России. Как показала более поздняя переписка, значительная часть людей из AFSC не осознавала серьёзности ситуации.

Если предположить, что это письмо было написано Алис Дэвис, то оно, вероятно, было реакцией на энтузиазм Вилбура Томаса, писавшего Дэвис ранее в том же году. Томас, чьё пребывание на посту исполнительного секретаря AFSC подходило к концу, либо не воспринимал всерьёз, либо вообще не был информирован о нарастающем большевистском насилии, которое сопровождало усиление сталинского господства в стране. В заключительном письме, отправленном Дэвис в феврале 1929 года, Томас размышлял о своем пребывании на посту исполнительного секретаря, благодарил находившихся в России сотрудников за их многолетние усилия, а потом пускался в рассуждения:

Я до сих пор считаю, что Россия даёт величайшие возможности для служения любой стране мира. В России больше возможностей для развития служения, которое принесёт пользу всем, нежели в любой другой стране… Я абсолютно против какой-либо деятельности, которая была бы направлена на развитие какой-то религиозной секты, в которой нет необходимости. Нам следует заниматься развитием того, что действительно поможет нашим собратьям, потому что тем самым мы и будем вершить самое высокое служение. Я надеюсь, что смогу продолжать поддерживать связь с Россией, потому что я очень сильно интересуюсь её политическими и социальными экспериментами. Я уверен, что эта страна сможет принести большую пользу остальному миру тем, что она и дальше будет следовать курсом, которым она следует в настоящее время.

Без коммунистических симпатий Вилбура Томаса AFSC никогда бы не смог добиться столь многого в России в годы голода. Без этих его симпатий жизнеспособность небольшой квакерской миссии, работавшей в Москве в конце 20-х – начале 30-х годов, была бы под вопросом. В конце концов Томаса попросили уйти с поста исполнительного секретаря, отчасти потому, что его личность отталкивала многих людей, а также потому, что его мысли были сосредоточены на работе в России. Какое-то время спустя, в 1929 году, его место занял Кларенс Пикетт, проявив себя более деликатным исполнительным секретарём, чем Томас, но так же выражавший схожие с ним надежды на российскую миссию.

ГЛАВА 9. КОНЕЦ МИССИИ В РОССИИ – НО НЕ КОНЕЦ ИЛЛЮЗИЙ

Вилбур Томас ушёл с поста исполнительного секретаря 1 февраля [1929 года] и был заменен Кларенсом Пикеттом 1 августа, при этом Томас исполнял обязанности секретаря во время переходного периода. Литературы о работе Пикетта по России мало, её едва ли можно найти в квакерской историографии по этой теме. Хуже того, даже имеющиеся в наличии упоминания о Пикетте не соответствуют действительности.

Авторы книги Constructive Spirit Горфинкель и Макфадден довольно резко заканчивают свою книгу после изложенных ими замечательных подробностей о работе, проделанной ASFC в 1920-е годы. «Когда Кларенс Пикетт и Карл Хит пришли на смену Вилбуру Томасу и Рут Фрай, регулярно посещавшим Россию, работа по этой стране потеряла своих активных сторонников в квакерских организациях в Америке и Англии», – писали Горфинкель и Макфадден. На самом деле это совсем не так. Пикетт был в России в начале 11920-х годов и был известен в AFSC своим сильным интересом к стране.

Пикетт в конце 20-х и начале 30-х годов повторял много чего из тех идей и слов, которые мы слышали от Томаса в начале 20-х. По-прежнему квакерский подход AFSC к работе по России основывался на оптимизме в отношении утопического общества.

Пикетту усилия в работе по России по-прежнему казались многообещающими, какими бы незначительными они ни были в тот период. В 1930 году он провёл неделю в Москве, осматривая город и прикидывая шансы на расширение квакерской миссии. Его записи того периода демонстрируют сильный энтузиазм в отношении страны, и это даже при том, что он видел расклеенные по всему городу большевистские плакаты, которые гласили: «Религия – враг индустрии» или «Усилив борьбу с религией мы увеличим нашу индустриальную мощь». Комментарии Пикетта по поводу его визита не выражают неодобрения или неприязни к увиденному; на самом деле его даже забавляло то, как коммунистическая идеология вошла в повседневную жизнь москвичей. Дети «играли в политические игры», вспоминал он. «В одной школе игра заключалась в том, что коммунисты скрывались и проводили тайное собрание, а фашисты пытались найти и разогнать собрание. Все хотели быть фашистами, – они обожают шпионить». Позже в ходе своей поездки Пикетту удалось отобедать с женой наркома иностранных дел Максима Литвинова и даже ненадолго встретиться с самим Литвиновым. Диапазон их дискуссии варьировался от марксистской идеологии до проституции, и впечатления у Пикетта были в основном положительными, судя по отсутствию какой-либо критики в его дневнике. В более поздней записи дневника, без даты (вероятно, он был написан вскоре после его отъезда) Пикетт резюмировал свои мысли так: «Можно было увидеть всё – страх, страдание, надежду, достижения, веру в будущее. Но неизгладимое впечатление, оставшееся у меня от этого слишком короткого визита, – наличие той мощной энергии, которая была высвобождена революцией. А ещё меня поразила безоговорочная вера в будущее России – у всех людей, которых я видел». Позднее, в 1932 году, Пикетт заметил, что уехал из СССР «под глубоким впечатлением от многих ценностей, пришедших с революцией». Возможно, в обстановке Великой депрессии, опустошавшей американскую экономику, Пикетт стремился сохранить для себя хоть малейший проблеск надежды.

В 1931 году власти не продлили договор аренды квакерского центра. Двух оставшихся в России Друзей, Дорис Уайт и Алис Дэвис к большому огорчению Пикетта выдавили из страны. В 1932 году в своём письме Пикетт сожалеет о закрытии московского офиса и пишет: «Кажется, что это ужасное наказание, настигшее нас, есть расплата за долгие годы эксплуатации и жестокости старого режима». Как видим, Пикетт продолжал объяснять всё, что происходило в СССР, дореволюционной несправедливостью, а не признанием укрепления власти при Сталине. Он связывает многое с иностранцами, жившими в России, добавляя: «Я знаю, что в самой значительной степени вина за это лежит на Америке, это расплата за её отказ признать Россию».

Вопрос признания будоражил AFSC в течение всего следующего года. На тот момент в СССР не осталось ни одного квакерского работника, и теперь AFSC мог помогать советским народам только извне. Соединённые Штаты так и не установили дипломатические отношения с Советской Россией после свержения Николая II, объясняя это злодеяниями, творимыми большевиками. Горькая ирония заключается в том, что признание наступило в те годы, когда в стране уже начинал разворачиваться чекистский террор и лютовал голод, вызванный коллективизацией. Именно тогда комитеты AFSC бурно обсуждали, следует ли им использовать влияние квакерской организации в попытке добиться установления дипломатических отношений между США и СССР. Александра Толстая, которая на тот момент жила недалеко от Филадельфии, в пригороде Ньютаун-Сквер, штат Пенсильвания, в письме, отправленном 1 января 1933 года, призывала AFSC отказаться от подобных действий. Кларенс Пикетт ответил ей спустя несколько недель, заявив, что любой протест против Советского Союза «будет на руку самым реакционным и консервативным группировкам нашей страны». Толстая ответила резко:

Дорогой Друг.

Я не смею говорить, что вы «безумец», но думаю, что вы и ваши друзья жестоко ошибаетесь. Не потому, что вы «безумны», а потому, что вы не знаете.

Прежде всего: советское правительство не является «установившимся» правительством. Оно захватило власть вопреки воле русского народа как раз накануне того Учредительного Собрания, которое должно было избрать правительство, угодное воле народа. Оно не «установившееся» главным образом потому, что народные массы русского народа – 160 миллионов душ – стремятся его сбросить. Восстания, всюду в России возникающие, достаточное для этого доказательство. Такое восстание было в Иваново-Вознесенске – оно было усмирено пулями и газом. Серьезные восстания возникли на Северном Кавказе – 45000 местного населения было сослано в Сибирь и многие расстреляны.

Вы говорите, что протест против действий Советов – казней, массовых истреблений крестьян, ссылок, голода, истязаний детей и женщин – будет на руку реакционным и консервативным группам вашей страны. Я думаю, что, если вы признаёте убийство недопустимым, вы должны это сказать. И добро никогда не родит зло.

Вы говорите, что ваше правительство не станет протестовать в настоящее время, потому что оно не признаёт самого существования Советской России. Может быть. Но я очень сомневаюсь в том, что, признав советское правительство и установив с ним сношения, оно заявит протест. Англия такового не заявляет. Но когда я обращаюсь к квакерам, я не думаю о правительствах. Я обращаюсь к тем, кто верует в Учение Христа, как верил мой отец, к тем, кто понимает, что значат любовь и братство и страдание, кто верит в святость духа в человеке, кто помогает страдающим и обездоленным, кто протестует против зла и жестокости.

И еще… вы пишете мне, что ваша группа, в большинстве своем, поддерживает признание советского правительства России. Признание убийц. И, таким образом, сама того не сознавая, ваша группа содействует деятельности Советов и затягивает петлю на шее русского народа!

Что означает признание какого-либо правительства? Дружбу или, по крайней мере, доверие к тем, с кем ваше правительство имеет сношения.

Готовы ли вы были бы признать или довериться или иметь дело с бандой грабителей и разбойников? А если да, то не думаете ли вы, что это послужило бы поощрением их деятельности?

Советы много хуже разбойников и грабителей! Ибо, ничем лично не рискуя, имея в руках власть, оружие, пушки и газ, они поработили русский народ и ограбили его, они грабят и убивают беззащитных людей. Большевики являются самыми страшными капиталистами в мире, ибо, ограбив народ, превратив его в нищего, они сосредоточили весь капитал в руках немногих. Они самые крайние консерваторы, потому что они против какого бы то ни было вида свободы. Как я жалею, что моего отца нет в живых! Может быть, люди прислушались бы к его голосу и он сумел бы объяснить им, что, как в прошлом инквизиторы прикрывались именем Христа, так советские убийцы прикрываются увлекающей идеей социализма!

С уважением,
[подпись] Александра Толстая, 16 февраля 1933 года, Newtown Square,
PA117113

Ответ Толстой явно был направлен на то, чтобы шокировать членов Комитета по международным делам AFSC и заставить их узнать о советских реалиях. Самая захватывающая часть её письма – это последний комментарий по поводу социализма. Очевидно, что само слово «социализм» – набор ценностей, связанных с социальным равенством и справедливостью – фактически стало ширмой, скрывавшей советские ужасы от многих сотрудников AFSC.

Смешение личных убеждений и политики всё ещё оставалось сильным даже в 1933 году.
В тандеме с Толстой действовали ещё двое бывших квакерских сотрудников из числа последних работников московского центра, Надя Данилевская и Алис Дэвис, которые послали свои письма Пикетту всего за четыре дня до того, как он получил послание Александры Толстой. Обе были почти столь же убедительны в своих замечаниях:

Дорогой Кларенс Пикетт,…

Поскольку все правительства делают столько много всего, с чем нельзя смириться, то приятие чего-либо от них казалось бы ошибочным поступком. Но трудно придерживаться того, во что мы верим.

Мы уже видели обращение Александры Толстой в защиту наших бедных крестьян. Очень трудно объяснить вам наши чувства по отношению к России и признанию Советского правительства … Я не вижу каких-либо моральных преимуществ в признании Советского правительства в настоящее время.

Пережив весну 1930 года, мы знаем, что призывы из внешнего мира и сила международного мнения оказывают некоторое влияние на советских чиновников. Именно из-за давления извне в форме негативных откликов худшее из религиозных преследований прекратилось (по крайней мере, временно), а давление со стороны Америки сейчас было столь же эффективным, как если бы мы к тому моменту признали Россию. В любом случае, давление возымело эффект и спасло тысячи жизней. Я думаю, что любой осведомленный человек подтвердит это…

Мне всегда казалось, что многие Друзья не очень ясно представляют себе, что есть такое Советская Россия … [вы] помните, как трудно было убедить многих Друзей (если нам в самом деле это удалось) в том, что антирелигиозная кампания не была просто направлена против православной церкви и зловещего союза между церковью и государством, но что коммунизм в основе своей противоположен христианству, особенно в таких его проявлениях, как вера Религиозного общества Друзей, квакеров … Я уверена, что о событиях в Советской России распространяется много лживых сообщений, но я никогда не видела такого ужаса и кошмара, представшего перед моими глазами весной 1930 года – я всё видела своими глазами, и то, что мне сообщили сами очевидцы, в правдивости свидетельств которых я не могу сомневаться …

Если кто-нибудь сможет убедить меня в том, что принудительная коллективизация, насильственная «кооперация», практикуемые диктатурой пролетариата, приведут к истинной кооперации, к которой я стремилась всю свою жизнь, я буду только рада громко требовать признания России, мой голос будет громче чем призывы Уолтера Дюранти или даже самого Сталина …

Я всячески призываю к тому, чтобы Друзья не дали обмануть себя тем, в каком смысле используется термин «кулак» у Дюранти и ему подобных. Я вижу, что он решил определить «кулака» как «крестьянина, нанимающего работников».

Это ведёт к сильнейшему заблуждению. Кулак – это любой, про которого местные партийцы думают, что он может выступить против власти. Это я знаю лично, поскольку многие из наших друзей были объявлены «кулаками» – а все они люди, которые никогда никого в своей жизни не нанимали …

Я была очень обеспокоена отношением Друзей к социализму в целом. Я считаю, что «социализм» в этой стране – очень размытый термин, но я думаю, что небольшое исследование покажет, что даже фабианский социализм ведёт к «реформированию» общества с помощью силы…, «коммунизм» Христа был очень далёк от этого. Он не «планировал» хлеб свой насущный на каждый отдельный день, не составлял планов по обретению одеяний. Понятно, что Друзьям симпатичен именно такой духовный коммунизм, а не тот грубый материализм, что лежит в основе всех социалистических доктрин …

Если бы наши дети могли расти с верой в духовные ценности, а не в доллары (или во власть над другими, выраженную в других терминах), если бы они отказались от всех привилегий рождения, денег и образования, всего, что дало им власть над своими собратьями, мы были бы готовы к эксперименту с идеальным государством [системой правления].

Замечания Алис Дэвис ясно дают понять, что ошибочные представления и иллюзии относительно природы советского режима, которые проявлялись у таких людей, как Фрэнк Кедди, Артур Уоттс и Вилбур Томас в конце 1910-х и начале 1920-х годов, не исчезли и в сталинскую эпоху. Письмо Нади Данилевской отличалось личными размышлениями, – она вспоминала первые годы работы квакерской миссии и своё отношение к советским властям после революции:

В первые годы после революции я верила, что жестокость советских властей связана с военным временем, с тем, что они опасаются своих внутренних и внешних врагов, и что всё это прекратится, как только власть их станет сильной. Поэтому я твердо верила, что лучше всего для страны будет, если удастся создать сильное правительство, и верила, что долг каждого из нас был внести свой посильный вклад в работу на власть – и делать это настолько преданно, насколько позволяет нам наша совесть …

Но время шло, жестокость продолжалась и усиливалась, советская власть укреплялась, а сталинская политика становилась всё более очевидной; я стала понимать, что такой режим не может принести счастье нашему народу, или кому бы то ни было ещё: люди не станут счастливыми и свободными. Тот лозунг, который мы постоянно видим на траспарантах и в прессе: «Кто не с нами, тот против нас, и он – наш враг. Мы должны безжалостно уничтожать наших врагов во славу Советской власти» … Вы понимаете, что значит быть «с ними» …

Считаете ли вы правильным способствовать укреплению такой власти? Я думаю, что Друзья должны только пытаться помочь страдающим людям в России, но не становиться «Друзьями Советской России», друзьями этой власти…

И теперь Дюранти (который в своих оценках всегда консервативен и всегда настроен про-советски) рассказывает о нескольких тысячах семей, выброшенных из домов в Ленинграде, и никто, похоже, не обращает на это никакого внимания … Дети замерзали на коленях у своих матерей, а люди не знали, что первым делом делать поутру: копать ямы, чтобы защитить себя, или копать ямы, чтобы похоронить своих умерших …

Иногда я чувствую, что, в своём стремлении сдержать своЁ обещание и оставаться лояльной к Московскому комитету, я не сказала то, что должна была сказать, и что я обязана – ради своего народа – рассказать о страданиях людских, о преследованиях, – рассказать, по крайней мере, моим друзьям.

Искренне Ваша,
Надя Данилевская

И Данилевская, и Дэвис упоминают Уолтера Дюранти в своих письмах Пикетту, указывая на то, что в начале 1930-х годов вводящие в заблуждение сообщения Дюранти были восприняты AFSC как правдивые. Что ещё более важно, она показывает, что многие Друзья (и она сама) мирились с насилием в России сразу после революции, потому что многие были убеждены, что это приведёт к чему-то лучшему. Для Данилевской, которая видела все эти ужасы своими глазами, истина была очевидна. Для Друзей в Филадельфии, полных надежд, тоже видевших разгул «красной угрозы», сторонников ценностей, схожих с заявленными ценностями большевиков, читавших Дюранти, истинная природа большевистской революции, а затем сталинской «революции сверху» была просто недоступна для понимания. Именно по этой причине письма Данилевской, Дэвис и Толстой в AFSC были отправлены с разницей в три дня: чем больше убийственных аргументов для убеждения Комитета по иностранным делам, тем лучше. В конечном итоге всё это не имело значения: президент Рузвельт объявил о признании СССР восемью месяцами позже, 16 ноября 1933 года.

Похоже, что в течение этого периода Пикетт, наконец, пришёл в себя, о чем свидетельствует его письмо самому Иосифу Сталину, призывающее диктатора уважать человеческое достоинство всех людей в пределах границ СССР. Выступая в защиту политических заключённых, Пикетт писал Сталину об истории приезда квакеров в Россию:

В настоящее время у нас нет [контакта с Россией], но по причине нашей давней озабоченности и нашего опыта люди справедливо ожидают от нас постоянного интереса к вашей стране. Вероятно, именно по этой причине из многих источников к нам по-прежнему приходят просьбы о помощи и протесты, свидетельствующие о суровом и жестоком обращении с определенными группами людей в наши дни в России. Иногда речь идёт о религиозных группах, иногда – о кулаках. Какими бы ни были наши источники, мы не можем оставаться совершенно безразличными к тому, о чём нам сообщают, если это всё правда … С учётом ваших высоких идеалов и с нашей заботой о правах человека определенной группы людей, которые давно находятся в неблагоприятном положении в России, мы не можем не призвать вас проявить внимание и глубочайшее человеческое сочувствие к тем, кто отличается от вас своими политическими и философскими взглядами.

Изгнание было, вероятно, лучшим вариантом из того, что могло случиться с небольшим коллективом квакеров. Останься они в России в 1931 году, они наверняка оказались бы в ГУЛАГе, как и многие другие иностранцы в тот печальный период российской истории. Ирония заключалась в том, что приехали они в страну десятью годами ранее, полные надежд на жизнь «в идеалах мирового христианского братства, свободного от национализма и политики». Квакеры приехали в Россию, отдавая себе отчёт в том, что не все поддерживают политику большевиков, но они были твёрдо убеждены в том, что «со стороны советских властей не было никакого принуждения, никто не заставлял их работать на режим или поддерживать его». Но видеть большевистскую революцию и тот режим, который большевики построили, видеть его таким, каким он был на самом деле, наверно было большим шоком для них.

Отчёт квакера Артура Уоттса о работе детских учреждений в Советской России 1920 г

Отчёт квакера Артура Уоттса о работе детских учреждений в Советской России, 1920 г.

ГЛАВА 10. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Историк Орландо Файджес в своей книге о русской революции заметил, что «человека не так-то и легко изменить: человеческая природа меняется медленнее, чем господствующие идеологии или общество». Однако в 1920-е и 1930-е годы многие квакеры из AFSC не понимали этого, возлагая большие надежды на большевиков с их идеалами.

Разочарование пришло лишь со временем. Русский эксперимент добавил аргументов лишь для тех, кто уверен в неизменной греховности человека, присущей всякому: гоббсовское варварство определённо не обошло стороной современную эпоху. Современные технологии позволили такому варварству расти и даже процветать при большевистской системе, а затем при фашистах и нацистах.

В 1921 году, когда миссия AFSC только разворачивалась в России, в Филадельфии царило радостное возбуждение. И не только потому, что можно было помочь людям, отчаянно нуждавшимся в христианской благотворительности, но и потому, что работа по оказанию помощи давала возможность стать свидетелями революции, которая провозгласила свои идеалы, весьма схожие с христианскими принципами. Квакеры были из той же когорты, что и красные священники, которые «не видели внутреннего противоречия между радикальным социализмом и христианством». Ибо истинное христианство, как оно понималось квакерами и красными священниками, будет бороться за материальное равенство, социальную справедливость и прекращение экономической эксплуатации, насаждаемой капитализмом. Это не было вопросом политического либерализма; это было делом божеским.

Именно эти мотивы позволили квакерской миссии добиться столь многого. От голода умерло более пяти миллионов человек в 1921–1922 годах, и это число могло бы быть гораздо большим, если бы AFSC не сыграл столь большую роль в оказании помощи. Желание и, что более важно, средства, необходимые для достижения такого результата, были возможны только при коммунистических симпатиях многих ключевых сотрудников AFSC и тех, кто его поддерживал. Если бы исполнительным секретарем вместо Вилбура Томаса был кто-то другой, или если бы голод случился бы в другой стране, то помощь такого объёма была бы невозможна. AFSC знал об этом, и именно поэтому активно обращался за поддержкой к радикальным рабочим движениям в поисках средств. Мы знаем, что благодаря усилиям AFSC было спасено очень много людей, так что, по большому счёту, мотивы здесь не должны иметь значения. Гувер был прав, призывая AFSC брать деньги ото всех, кто готов был сделать пожертвование на работу квакерской миссии в России.

Однако мотивы оказания помощи революции в её зачаточном состоянии и смешение личных убеждений с политическими целями имели пагубные последствия. Ведь многие квакеры были введены в заблуждение большевиками из-за того, что коммунисты заявляли о стремлении к своим идеалам. За это им Друзья и доверяли, а вовсе не за то, что те на самом деле творили. Были и другие квакеры, которые видели те ужасы, которые творил Ленин, – они не питали никаких симпатий к большевикам.

Фрэнк Кедди видел насилие. Но он проигнорировал насилие, потому что думал, что оно приведёт к чему-то лучшему. Поскольку большевики преследовали те же цели, что и он, Кедди решил закрыть глаза, почти не жалуясь, на те средства, которыми цели как будто будут достигнуты. Вилбур Томас хотел, чтобы американские граждане увидели «настоящую Россию», а не ту, которую изображали во времена запугивания «красной угрозой». Однако в своих речах и текстах он опускал негативные аспекты. По иронии судьбы разжигание страха в рамках «красной угрозы» в последующие годы оправдалось. Джессика Смит и Роберт Данн разглагольствовали о методах ведения сельского хозяйства, которые усугубляли условия для нарастания голода. Эмма Кэдбери позволила утопической мечте ввести себя в заблуждение, даже несмотря на то, что видела доказательства обратного. Кларенс Пикетт выражал доверие режиму, который насильственно подавлял религию, и это при том, что сам он старался обеспечить существование своей собственной религиозной организации в советской стране.

Тому, что квакеры приехали в Россию, в первую очередь способствовал Дух христианского братства. Именно он побудил многих из Друзей ехать туда, чтобы кормить голодных и служить кротким. В то же время этот же дух стал ассоциироваться с политикой одного из самых репрессивных режимов XX века. К сожалению, дух христианского братства был тем же духом, который застил глаза многим, кто не смог усмотреть зло, творимое большевистскими властями.

август 2012 г.

Перевод с английского: Сергей Никитин

БИБЛИОГРАФИЯ

Berkhof, Louis. Systematic Theology, (East Peoria: Versa Press)
Brayshaw, A Neave. The Quakers: Their Story and Message. London: George
Allen & Unwin Ltd., 1921.
David-Fox, Michael. Showcasing the Great Experiment: Cultural Diplomacy and
Western Visitors to the Soviet Union, 1921-1941, (Oxford: Oxford University
Press, 2011
Figes, Orlando. A People’s Tragedy: A History of the Russian Revolution. New
York: Viking, 1997.
Figes, Orlando. Peasant Russia, Civil War: The Volga Countryside in Revolution,
1917-1921. Oxford: Clarendon Press, 1989.
Fitzpatrick, Sheila. Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary Times:
Soviet Russia in the 1930s Oxford University Press, 1999
Fitzpatrick, Sheila. The Russian Revolution. Oxford University Press, 2008.
Lynch, Anne. Two Years in Russia, 1925-1927. Pentland Press, 1929.
McFadden, David, and Gorfinkel, Claire. Constructive Spirit: Quakers in
Revolutionary Russia. Intentional Productions, 2004.
Murray, Robert K. Red Scare: A Study in National Hysteria, 1919-1920.
Minneapolis: University of Minnesota Press, 1955.
Osokina, Elena. Our Daily Bread: Socialist Conditions and the Art of Survival in
Stalin’s Russia 1927-1941. ME Sharpe, 2001.
Patenaude, Bertrand M. The Big Show in Bololand: The American Relief
Expedition to Soviet Russia in the Famine of 1921. Stanford: Stanford University
Press, 2002.
Roslof, Edward. Red Priests: Renovationism, Russian Orthodoxy, and Revolution,
1905-1946. Bloomington: Indiana University Press, 2002.
Schmidt, Regin. Red Scare: FBI and the Origins of Anticommunism in the United
States. Copenhagen: Museum Tusculanum Press, 2000.
Scott, Richenda. Quakers in Russia. London: Michael Joseph, 1964.
Sowell, Thomas. A Conflict of Visions: Ideological Origins of Political Struggles.
New York: William and Morrow Company, 1987.
Tolstoy, Leo. The Kingdom of God is Within You. 1893. Quoted from The
Kingdom of God and Other Peace Essays, London: Oxford University Press,
1960.
Tolstoy, Leo. The Gospel According to Tolstoy, edited and translated by David
Patterson. Tuscaloosa: University of Alabama Press, 1992.
Weissman, Benjamin. Herbert Hoover and Famine Relief to Soviet Russia: 1921-
1923. Hoover Institute Press, 1974.