Харви Гиллман. Фото: www.flickr.com/photos/rachelandjohn
Некоторое время назад я познакомился с Твиттером – сервисом, который позволяет общаться, используя до 140 знаков в сообщении. Через неделю или около того я сдался. Для меня общение – это обмен идеями, а не короткими слоганами, заголовками, кусочками звуков. Обсуждение того, что действительно важно, не получается с таким крайним упрощением. И с такой скоростью. Оно похоже на фаст-фуд, который часто неудобоварим и не полезен для здоровья. Конечно фаст-фуд лучше, чем полное отсутствие пищи, хотя иногда самоограничение в виде поста полезно для души.
И вот теперь Фейсбук. Мне действительно приятно узнавать что-то от настоящих друзей и даже хороших знакомых, читая вдохновляющие статьи, которые они размещают, глядя на случайные картинки. Но иногда при обмене идеями на глубокую тему быстрота и отсутствие вдумчивости при ответах заставляют меня чувствовать, что Фейсбук может быть средством общения скорее перегретых самомнений, чем обменивающихся мнениями душ. Я также шокирован невоздержанностью языка, фактом того, что ответы иногда даются до того, как полностью понят первоначальный комментарий, шокирован высокой громкостью этого средства общения. То, что мы можем говорить друг с другом, не означает, что мы должны это делать. Да, это замечательный сервис для того, чтобы оставаться на связи, чтобы заново открывать старый друзей, но … …
Так или иначе эти две формы общения подчеркивают для меня почти полную невозможность донести свое мнение с помощью слов в мире соревнующихся голосов. Это то, что меня печалит. В ряде своих статей я попытался дать интеллектуальное определение, показать историю и перемены в использовании некоторых ключевых слов языка квакерского пути. Однако мне довольно хорошо известно, что интеллектуальное знание редко изменяет сердца. Если сердце человека отягощено определенными концепциями, если душа подавлена определенными словами, если сделанное и делаемое во имя религии так оскорбляет людей, что они просто вынуждены бежать от самого слова “религия” с его причиняющим боль содержанием, тогда надо просто принять факт того, что слово, которое может дать жизнь одному человеку, угрожает другому смертью, даже среди Друзей – тех людей, которые стремятся укреплять свои сообщества.
Большую часть своей жизни я был учителем-филологом, сотрудником по связям, писателем, потенциальным поэтом. Как я уже когда-то писал, я люблю слова, но я знаю, что у них есть своя собственная жизнь, свои собственные судьбы. Их значения не могут быть точно определены. Они могут быть только предложены. Мы несем ответственность за то, как предлагаем их, но не можем отвечать за то, как они воспринимаются (и воспринимаются ли вообще) другими. Друзья часто любят цитировать индейского вождя Папунеханга. Слушая Джона Вулмана, хотя плохо знал английский, тот сказал: “Я люблю слышать, откуда приходят слова”. Папунеханг созерцал человека и поэтому понимал слова. Не к этому ли на самом деле все сводится? К тому, что мы созерцаем друг друга, понимаем друг друга вне значения используемых нами слов, потому что мы видим друг друга? А видеть друг друга – значит избавляться от контролирующего самомнения, которое хочет обладать другими, выигрывать споры и доказывать свою правоту. Не это ли значит: “Пусть наша жизнь говорит сама за себя”? Пусть Святой Дух говорит через нашу жизнь? Не это ли значит отважиться на слово, каким бы неподходящим оно ни было, хотя и оно может быть отвергнуто? А можем ли мы по-настоящему пойти на риск молчания, которое способно говорить вне значения наших слов, хотя и молчание тоже может быть неправильно понято? Позволяют ли современные, более “передовые” средства коммуникации использовать глубокое, охватывающее молчание? Позволяют ли они по-настоящему созерцать других?
Харви Гиллман, март 2015
