Религия вряд ли поможет нам познать всю сущность природы. Конечно, в те времена, когда наука не была особо развита, религия, возможно, и давала свои ответы на некоторые вопросы мироздания, но сейчас эта её функция нивелирована научными знаниями.
Большинство религиозных людей и даже сами представители духовенства разделяют заявление Папы Иоанна Павла II, который в 1996 году сказал, что эволюция – это факт, и католики должны признать это.
Несомненно, какое-то экстремальное и антинаучное мышление продолжает находить своё отражение в таких местах, как Креационистский музей Кена Хэма в Кентукки, но оно всеми сторонами признаётся крайностью. Большинство религиозных людей всё же поддерживают позицию Галилея, который говорил, что «цель Святого Духа – научить нас, как достичь небес, а не дать нам понять, как небеса устроены».
Тогда, может быть, главная задача религии состоит вовсе не в объяснении природы? Возможно, её ключевое предназначение связано с моральной силой, которой религия обладает? Зигмунд Фрейд, называвший себя «безбожным евреем», считал религию глупостью, но при этом иногда полезной. Он утверждал, что мы, люди, безусловно, ужасные существа – агрессивные и нарциссические хищники. Дай нам полную свободу воли, мы всю свою жизнь будем насиловать, грабить и убивать. К счастью, религия в нашем обществе имеет определенное влияние, которое способно направлять людей на совершение благих дел, заставляет сострадать и сотрудничать с помощью системы кнута и пряника, также известной как ад и рай.
С другой стороны, французский социолог Эмиль Дюркгейм утверждал в «Элементарных формах религиозной жизни» (1912), что ключевой задачей религии является не её система убеждений (или моральный кодекс), а способность генерировать коллективное «вскипание»: интенсивное и общее, объединяющее людей в сплоченные социальные группы. Религия, по мнению Дюркгейма, является своего рода социальным клеем, что подтверждается и недавними междисциплинарными исследованиями.
Photo by Ted Spiegel/National Geographic
И хотя Фрейд и Дюркгейм были по-своему правы в отношении важных функций религии, её истинная ценность заключается в терапевтической силе и, в частности, в её способности управлять нашими эмоциями. То, как мы себя чувствуем, так же важно для нашего выживания, как и то, как мы думаем. Наш вид оснащен адаптивными эмоциями, такими как страх, ярость, похоть и т. д. Религия была (и остается) культурной системой, которая направляет эти чувства и наше поведение. Мы ясно это увидим, если посмотрим на господствующую религию (но только не на вредные формы экстремизма). Религия помогает снизить беспокойство, стресс и депрессию. Это имеет экзистенциальное значение и дарит надежду. Она фокусирует агрессию и страх перед лицом врагов. Она остужает похоть, а это в свою очередь укрепляет семейные узы. Через религиозные произведения пробуждается чувство сопереживания и сострадания к другим. И это дает определенное утешение тем, кому плохо.
Эмоциональная терапия – это проявление сути религии. Социальная связь появляется не только тогда, когда мы соглашаемся поклоняться одним и тем же богам, но и тогда, когда начинаем чувствовать привязанность друг к другу. Сообщество взаимопомощи возникает тогда, когда члены группы разделяют ритуалы, литургию, песню, танец, еду, скорбь, утешение, рассказы о святых и героях, трудности, такие как пост и необходимость жертвенности. А теологические убеждения – это лишь относительно бескровные абстракции.
Регулирование эмоций является важной функцией, потому что жизнь тяжела. Будда сказал: «Вся жизнь – это страдание», и большинство из нас, прожив достаточное количество лет, могут только согласиться с этим. Религия эволюционировала, чтобы успешнее справляться с тем, что я называю «проблемой уязвимости». Когда мы болеем, мы идем к врачу, а не к священнику. Но когда наш ребенок умирает, или мы потеряли свой дом в огне, или у нас диагностируется рак четвертой стадии, тогда религия полезна, потому что она дает определенное облегчение и некоторую силу. Также она позволяет нам что-то делать, когда мы ничего делать не в состоянии.
Задумайтесь, как религия помогает людям после смерти близких. Млекопитающие, обитающие группами, преодолевают стресс от разлуки с помощью взаимных прикосновений, ласки и коллективного приема пищи. Ритуальные человеческие обычаи включают в себя те же самые успокаивающие механизмы. Мы так же поддерживаем и обнимаем человека, потерявшего своего близкого. Наше внимание непосредственно дарит некоторый комфорт скорбящему организму. Мы сочетаем скорбь вместе с коллективным приемом пищи (вспомним иудейскую традицию шивы и традицию совершать поминальные службы во многих других культурах). Мы рассказываем истории об ушедшем человеке и помогаем скорбящим пережить свою боль в более-менее оптимистичном ключе. Даже музыка в форме утешительных мелодий и коллективного пения помогает выразить общую печаль, а также превращает её из невыносимого одиночного переживания в групповое сопереживание. Вовлеченность всех членов сообщества может выступать в качестве антидепрессанта для каждого, усиливая адаптивные эмоциональные изменения у людей, переживших смерть близких.
Религия также помогает управлять печалью с помощью инструмента, который я называю «экзистенциальной обработкой» или, точнее, «экзистенциальным долгом». Представителям западного общества привычнее считать, что индивидуализм должен быть в приоритете. Общественное благо по их мнению должно находится скорее на втором плане. Однако эта сюжетная роль протагониста, за чужой счёт устраивающего собственное будущее, имеет не так уж и много общего с реальным положением вещей. Потеря близкого напоминает нам о нашей зависимости от других, о нашей глубокой уязвимости, и в такие моменты религия разворачивает нас к обществу, а не от него. Например, после того, как наши родители умирают, религия помогает нам увековечить их память и признать свой экзистенциальный долг перед ними. Почитание памяти умершего человека, погребальные обряды, мероприятия по уборке гробниц (такие как Цинмин в Азии или День мертвых в Мексике) или ежегодные литургии в католицизме важны потому, что они продолжают напоминать нам, даже через печаль, о значимости того влияния, которое оказали на нас ушедшие близкие люди. Это не самообман, отрицающий смерть, а хитроумный способ научиться жить с ней. Горе преобразуется в искреннее признание ценности любимого человека, а религиозные ритуалы помогают людям выделить время и ментальное пространство для этого признания.
Эмоции, такие как скорбь, содержат много составляющих ингредиентов. Естественно, что пробуждение скорби сопровождается когнитивными оценками: «я больше никогда не увижу своего друга», «я мог сделать что-то, чтобы предотвратить это», «она была любовью всей моей жизни» и так далее. Религия пытается предоставить вместо скорби альтернативную оценку, которая позволяет рассматривать трагедию как нечто большее, чем просто страдание. По словам психологов Фиби Эллсуорт из Мичиганского университета и Клауса Шерера из Женевского университета, эмоциональное состояние становится более позитивным, когда мы отвлекаемся от факта непосредственно катастрофы, для того чтобы найти возможные решения или ответы.
Это называется «вторичной оценкой». После первичной оценки («это очень грустно») вторичная оценка помогает нам анализировать возможности для того, чтобы справиться с проблемой («это уже слишком, хватит» или, если говорить более оптимистично, «я переживу это»). В чем-то наши способности справляться со страданиями опосредованы нашей внутренней силой воли. И чем больше у нас этой силы, тем лучше мы противостоим им. Даже если я признаю свою собственную ограниченность в возможности совладать с невосполнимой потерей, я могу ощутить наличие могущественного союзника в лице Бога, который придаст мне недостающую силу. И тогда я смогу быть более эмоционально устойчивым.
Поскольку религиозные действия часто сопровождаются мистическим мышлением или верой в сверхъестественное, Кристофер Хитченс в книге «Бог не Великий» (2007) заявил что религия – «ложное утешение». Многие критики религии поддержали эту его идею. Но нет такого понятия, как ложное утешение. Хитченс и другие критики делают категориальную ошибку, как это сделано, например, во фразе «зелёный цвет – сонный». Чувство комфорта может быть слабым или сильным, но оно не может быть ложным или истинным. Вы можете ошибаться в своём суждении о том, почему вы чувствуете себя лучше, но само это чувство не является ни истинным, ни ложным. Истина и ложь применяются только в том случае, если мы оцениваем соответствие наших представлений о реальности. И, несомненно, многие фактические утверждения религии ложны в этом отношении: мир не был создан за шесть дней.
Религия действительно дарит утешение, так же как это делает музыка. Никто ведь не считает, что удовольствие от прослушивания оперы Моцарта «Волшебная флейта» является ложным, поскольку таких волшебных флейт на самом деле не существует. В этом случае соответствие действительности не является обязательным. Это правда, что некоторые религиозные люди, в отличие от любителей музыки, обретают свое утешение, обращаясь к определенным ложным метафизическим утверждениям, но почему мы должны проверять их теории, чтобы знать, как работает религия? Такие верующие не признаются себе, что их бездумные религиозные ритуалы и связанная с ними общественная деятельность являются истинными источниками их терапевтического исцеления. Между тем, Хитченс и другие критики путают разочарование в религии с научной точки зрения и ценность религии в целом, тем самым упуская из виду её суть.
Стивен Асма, профессор философии Колумбийского колледжа, Чикаго (США)
